Вoрса

лесной дух-хозяин, леший

Представления о внешнем виде лесного владыки и его ипостасях были весьма разнообразны, по всей видимости, в процессе эволюции языческих верований происходила их неоднократная трансформация. Живым воплощением лесного духа или его ипостасью у коми считался медведь. Подобное, более или менее полное слияние образа духа-хозяина леса или гор с медведем отмечено у целого ряда сибирских народов. Иногда В. летал над деревьями в лесу, появляясь и исчезая, как птица с шумным полетом. Его голосу приписывался крик филинов в лесу. Обычно же владыка леса оставался невидимым, или же появлялся в виде ветрового смерча, который, по представления коми, свидетельствовал о совершавшемся путешествии целой группы леших, воспринимаемом как свадебный поезд. Если кто-нибудь смотрел на вихрь между ног сквозь растопыренные пальцы рук, то он мог увидеть лесного духа воочию. У удмуртов аналогично поступали, чтобы увидеть духа ветра (тол пери) в виде вихря. В обычаях коми имеются некоторые указания на обожествление ветра в прошлом. Есть основания предположить, что отдельные черты образа духа-хозяина ветра слились с образом духа-хозяина леса. Достаточно часто лесной хозяин представал в человеческом облике, сведения о котором также противоречивы. По различным версиям В. от обычных людей отличает гигантский рост (с сосну) и отсутствие одежды; высокий рост, некрасивость и бородатость; вывернутые пятки ног (табъя кок) и прозрачность костей; отсутствие бровей и ресниц; отсутствие тени. Лесной дух мог иметь и ничем внешне не примечательный облик: рослый человек в черном суконном кафтане, молодец в синем или белом шабуре, запахнутом левой полой наверх. Жили лешие, по представлениям к., в глухих лесных чащах в треугольных домах и вели там обычное крестьянское хозяйство. В обходе своих лесных угодий В. обычно сопровождала его собака, отличающаяся от обычной тем, что от ее лая не было эха. Если охотник, встретив во время промысла собаку В., скармливал ей кусок хлеба, она становилась его собственностью. Считалось, что такие собаки очень добычливые.

Анализ текстов к. несказочной прозы показывает, что в представлениях о лесном духе-хозяине доминирует образ строгого, но справедливого и отнюдь не кровожадного лесного владыки. Он совершенно нейтрален к досконально соблюдающим все нормы и правила поведения в лесу, предупреждает без каких-либо особых последствий за мелкие нарушения, за серьезные проступки может полностью лишить удачи в охоте и, напротив, за оказанную помощь наградить богатым промыслом.

Согласно языческим верованиям к. существовали и духи-хозяева различных видов лесных зверей: хозяева лисиц, медведей, белок и т.д. Время от времени они переселялись из одной местности в другую, и на весь срок их отсутствия исчезали звери определенного вида. Популярным в цикле фольклорных текстов о В. является сюжет борьбы В. с водяным (см. Васа), в котором охотник оказывает В. помощь. Так, по одной из версий, фольклорный герой — охотник Йиркап — именно от В. узнал о существовании волшебного, "своего" дерева (ас пу), из которого сделал себе волшебные лыжи-самоходы. Эту ценную информацию Йиркап получил за то, что, выстрелив из лука в водяного (Васа), спас В., который проигрывал в жестокой схватке хозяев двух природных стихий.

В быличках часто рассказывается о наказании охотников, переступивших законы промысловой морали, лесными духами, которые при этом сами непосредственно не показываются.

Так, например, в одном из фольклорных текстов речь идет о двух братьях, снимавших в охотничьей избушке шкурки с добытых белок. Один из них неумеренно расхвастался, говоря, что он смог бы снять шкурки с любого количества белок. Тотчас из дымоволока непрерывным потоком посыпались белки. Груда беличьих тушек погребла под собой хвастуна, и он едва не задохнулся. В другой быличке говорится об охотнике, который недовольный результатами промысла стал сквернословить. Неведомая сила развернула его и выбросила из леса. С тех пор удача навсегда отвернулась от сквернослова, и он был вынужден бросить охоту. Гнев со стороны лесных духов-хозяев вызывали неуважение к своим товарищам, несоблюдение чистоты в местах обитания зверя и птицы, оскорбление добычи. Охотники верили, что, если кто-либо возьмет из сложенных в хранилище чужих белок или рябчиков, сам в течение года не убьет ни штуки. Такое же наказание ожидало промысловика, утаившего часть добычи при артельной охоте.

Таким образом, несмотря на явную мифологическую подоплеку, по своей сути представления о лесных духах-хозяевах у к. были преимущественно сугубо рациональными. Они были, пусть мнимым, но для промысловиков реальным гарантом соблюдения в лесу всех норм и правил, предусмотренных промысловой моралью. Особенно важно это было для сохранения бесконфликтного нравственного микроклимата в охотничьих артелях. Поскольку промысловая мораль включала в себя и этноэкологические нормы, вера в духов-хозяев обеспечивала и разумно бережное отношение к растительному и животному миру. Эти нормы распространялись и на непромысловое население, вплоть до установления своеобразных заказников. Так, у к.-п. в Юсьвенском районе округа в лесном урочище Чискамор раньше воспрещалось заготавливать лес для хозяйственных нужд, поскольку там находилось жилище В.

В то же время, существовали представления и о неспровоцированных, чисто негативных в отношении людей проделках В. В частности, воздействием лесного духа объяснялась потеря ориентировки в лесу. Считалось, что, чтобы найти правильную дорогу, заблудившемуся было необходимо перевернуть стельки в обуви. Если и это не помогало, следовало ждать, пока В., натешившись, сам не появится перед пострадавшим и не задаст ему вопрос: "Кому ты веришь, богу или В.?". Если следовал ответ, что В., он выводил заблудившегося из леса.

Более серьезным проступком было приписываемое лесному духу похищение людей. К нему попадали "проклятые" (посланные к В.) дети. В. уводил к себе также всех воров и мошенников, оказавшихся в лесу. Но он похищал и ни в чем не провинившихся людей, поселял у себя в доме и загружал тяжелыми хозяйственными работами. Считалось, что если в доме В. ничего не есть и не пить, то он отпускал своего узника. Иногда он отпускал похищенного через некоторое время. Более благосклонен В. был к похищенным им (не "проклятым") детям. Так, в одной из быличек В. украл маленького мальчика, взятого родителями на покос. Его искали недели две, но не нашли. Наконец он появился, опять же на родительском покосе, целый и невредимый, совершенно не тронутый мошкарой. Мальчик рассказывал, что все это время он находился в доме В., где его жена качала его в зыбке и кормила хлебом, молоком и ягодами. В другой аналогичной быличке говорится о похищении В. маленькой девочки. Она находилась у него дома три дня, подметала пол и нянчила ребенка. Тяжелой работы ей не давали. Характерно, что рассказчик это особо подчеркнул в заключительной фразе: "Соображает поди: ребенка поймал. Видишь, отпустил же потом."

Некоторых похищенных женщин В. содержал вместо жены. О возможности сожительства лесного духа с женщиной говорится и в мифологическом зачине одной из коми волшебных сказок. Марья по прозвищу Валенок жила одна и занималась охотой. Однажды ей встретился В. и сказал: "Много я тебе, Марья, добра сделал: глухарей растил, дичь гнал на твои тропы, а ты меня еще ничем не угостила !". Марья устроила ему богатое угощение, и угостила не только едой-питьем. После чего у нее через положенный срок родились сын и дочь.

Особого внимания заслуживают представления о том, что для людей, попавших в дом В., изменяется ход времени. За пять лет молодые становятся седыми стариками. В быличке о похищенной В. в начале 30-х годов молодой женщине-геологе говорится, что она пробыла в доме В. всего месяц-другой, и тем не менее, отпущенная им вернулась седой старухой.

Кознями В. объясняли к. и пропажу скота, находящегося в лесу на вольном выпасе. В. мог просто задержать коров в лесу, и они упорно не хотели идти домой. В таком случае следовало положить на колоду кусочек бумаги, насыпать на него табаку и предложить В. После этого небольшого приношения лесному духу коровы сразу же охотно возвращались домой. Гораздо сложнее было возвратить лошадей и коров, бесследно исчезнувших во время пастьбы в лесу. Обычно хозяин пропавшей скотины обращался к колдуну, а уже тот аппелировал к лесному духу с просьбой о возврате пропажи. Особенно разработана была эта процедура у к.-п. (см. Кабала).

Для обеспечения удачи в промысле полагалось приносить дары лесному духу. Обычно это приношение приурочивалось к началу промысла, а также делалось в честь первой добычи. К.-п. охотники перед тем, как оставить на пне угощение для В., обращались к нему с речью: "Слушай меня, большой. Я тебе табак, ты мне — белок. Я тебе пироги с грибами, ты мне — зайцев и дичь." Охотники на Выми оставляли на пне первого добытого рябчика, предназначая его В. Впрочем, уже к середине прошлого столетия этот обычай трансформировался, и многие охотники стали приносить первую добытую дичь в дар священнику. По к.-п. фольклорным материалам, раньше жертвоприношение В. было более разнообразным: ему приносились в дар убитая собака (кровавая жертва), рыбный пирог и яйца от черной курицы. Считалось, что В. особенно любит эту пищу. С заходом солнца дары относили в лес и оставляли там на осиновом пне. Существовало поверье, что лесные духи любят сказки, поэтому их рассказывали вечером, чтобы на следующий день была удача в промысле.

Представления о функциях лесного духа-хозяина и отношение к нему у охотников обоих народов коми были практически одинаковы. В то же время, если у к.-з. прочее сельское население (особенно женщины) идентифицировали В. зачастую как нечистую силу вообще, то у к.-п. В. во многом был близок образу могучего божества, распространяющего свою власть и на многие сферы бытовой жизни. К В. они обращались во всех затруднительных случаях. В Великий четверг утром до восхода солнца из каждого к.-п. дома кто-нибудь шел в лес и просил: "Лесные боги, дайте мне можжевельника одну ветку — для скота, две ветки — для дома, три ветки — для семьи." После этого, взяв несколько можжевеловых веток, он возвращался к своим домочадцам. Ветки клали на печную заслонку, положенную посреди пола в избе, на находящиеся на ней зажженные лучины, произнося при этом: "Лесные боги, старые боги, дайте нам здоровья, скоту — плодиться, дому — благополучия." Все члены семьи перешагивали через ветки, затем угольки от лучинок бросали в печь, а ветки можжевельника складывали под пол хлева. Во время эпидемий и эпизоотий за помощью также обращались к В. Каждый домохозяин относил в лес ярушник и кусок мяса, которые оставляли под высоким деревом. Предполагалось, что после этого В. отгонит хворь прочь от двора. Перед отправлением в дорогу опять же взывали к В.: "Помогите мне в дальней дороге и обратно приведите домой живым и здоровым."

Наряду с духами-хозяевами леса у к., в том числе и у охотников, существовали представления о других видах лесной нежити, которые относились к людям сугубо негативно. В какие-либо договорные отношения с человеком они не вступали, в свою очередь, никаких подношений или жертв им не приносилось. В отличие от лесных великанов-людоедов менквов у обских угров, внешний вид этих духов у к., как правило, не описывается. У них не было единого наименования, а имеющиеся достаточно многочисленные фольклорные тексты о встрече с лесными злыми духами обычно называют их одним из обозначений нечистой силы вообще. Из общепринятых описательных названий лесного духа-хозяина в отношении их использовались преимущественно только заимствованные из русского языка термины лешак и леший, которые вообще часто в обыденной речи и фольклоре имели значение "нечистая сила", "черт", "дьявол". Как и нечистая сила, злые лесные духи часто появлялись в большом количестве, целой ватагой, что опять же отличало их от В. Последствия встречи с лесной нечистью могли быть самыми разными: охотник спасался благодаря собственной хитрости или находчивости; ему чудом удавалось убежать; он получал тяжелые травмы или даже погибал. Появление злых духов могло быть немотивированным, или же за незначительный проступок они пытались наказать провинившегося неадекватно сурово. Три брата, устав на охоте, легли спать в избушке, не затопив очага и не бросив в него крошку хлеба (т.е. не "покормили огонь", что было общепринято у коми промысловиков). Ночью пришло целое стадо злых духов. Они свернули одному брату шею, второй от страха сошел с ума, а третий брат сумел разжечь очаг, но вместо хлеба сунул в него ноги и сильно обгорел.

В отличие от реальных событий обыденной жизни, приписываемых деятельности лесных духов-хозяев (В.) — наличие / отсутствие зверя, удача / неудача в охоте, потеря ориентации в лесу, пропажа скота, бесследное исчезновение (гибель) людей и т.д. — деяния прочей лесной нежити по своей сути псевдореальны. Трудно определить, насколько была высока вера в их достоверность, скорее всего, истории о происках лесной нечисти прежде всего несли развлекательные функции, представляя из себя нечто вроде детских страшилок. В то же время они имели и несомненную нравственно-воспитательную подоплеку и оказывали влияние на формирование традиционного мировоззрения.Так, истории о встрече в лесу с нечистой силой, окончившиеся благополучно благодаря хитрости или находчивости охотника, закрепляли уверенность в своих силах. Страшные истории о неадекватно суровом наказании (или его неудавшейся попытке) за допущенное нарушение норм промысловой морали поддерживали убежденность в обязательности их соблюдения.

Лит.: Аврамов 1859, Белицер 1958, Добротворский 1883, Ежов 1857, Климов 1990, 1991, Конаков 1983, Налимов 1903, Рочев 1991, Сидоров 1928, Fokos-Fuchs 1951, Fuchs 1924, Uotila 1985, Wichmann 1916.