Магия любви

“Создавая мир, Ен сотворил мужчину, а его брат Омöль, соперничая с ним, создал женщину: “Без женщины мужчине слишком легко будет жить, материться не будет”. Ен сумел исправить ситуацию, соединив мужчину и женщину любовью: “Пусть днём хоть дерутся, хоть ругаются, а ночью чтобы им хорошо было”.

Любовь — источник и причина рождения всего живого, во все времена, всеми народами обожествлялась, освящалась, считалась одной из сил, движущих миром. В народных преданиях, легендах, мифологических рассказах, сказках происхождение и название рек, гор, светил часто связывается с любовным сюжетом, а отношения Солнца и Луны в фольклоре рассматриваются как отношения идеальных влюблённых, супругов. В этих поэтических образах отражается попытка осмысления реальных отношений между двумя половинами человеческого общества, различными от природы, но неотделимыми и зависимыми друг от друга.

В традиционной культуре коми мужчина и женщина противоположны изначально, различия между ними предопределены уже до рождения. Согласно народным поверьям, пол ребенка определяет светило, под знаком которого происходит зачатие: после вечерней зари, при лунном свете зачинают девочек, поскольку их любит и дает луна, а при утренней заре, предвестнице солнца, — мальчиков. (1) С самого рождения детей символически ориентировали на различные сферы деятельности: пуповину девочки обрезали на веретене или прялке, пуповину мальчика — на прикладе ружья или топоре. И в процессе традиционного воспитания развивали и закрепляли качества, необходимые для выполнения роли хозяйки, жены, матери или хозяина, мужа, отца. (2) Формируя представления о мужественности и женственности, опирались на сложившиеся в народе стереотипы мужской и женской красоты.

В фольклорных представлениях о красоте, метафорически связанной с образами солнца, луны, звёзд, наряду с эпитетами, характеризующими красоту человека вообще, существуют те, которые относятся только к мужским или только к женским образам. Так, в свадебном обряде абсолютная красота невесты соотносится с золотым солнцем, а хрупкость и недолговечность красоты земной подчёркиваются образами цветущей желтыми, розовыми, красными, белыми цветами, вечно изменяющейся природы.

“Югыд шондiцй да менам

чветнöй чветитöмöй.

Петырвидзö пырöм дырсяй

веж турин дай чветöй...

Троича дырся да менам

корöсь кор чветöй...

Петыр лун дырся да менам

кисьмöм оз тусь чветöй...

Прокопей дырся да менам

кисьмöм мырпом чветöй...

Илля лун дырся да менам

омбра чветöй...

Шöр спас дырся да менам

кисьмöм чцд тусь чветöй...

Иван поснöй дырся да

кисьмöм пув тусь чветöй.” (3)

Светлое солнышко да моё

цветное цветение.

Петрова поста

зелёной травы цветение...

Троицкими да моё

листочками веника цветение...

Петрова дня да моё

созревшей земляники цветение...

Прокопьева дня да моё

созревшей морошки цветение...

Ильина дня да моё

дудника цветение...

Среднего спаса да моё

созревшей черники цветение...

Ивана постного да

созревшей брусники цветение.

Образ жениха в начале свадебного обряда противостоит абсолютной небесной красоте невесты, но и в нём присутствует грозная и мощная красота стихий, связанных с мужским началом: синей молнии, чёрной тучи, северного ветра.

“Кымöрыс воис дай менö курччавны пондiс,

Став кынöм пытшкöсö менам вöрзис”.(4)

Туча пришла и меня кусать стала,

Всё нутро у меня разворотилось.

Образ отца невесты, как правило, связан с метафорой “лун гöра” (полуденная гора), в котором сочетаются такие черты мужской красоты, как доброта, мудрость, крепость, которые в конце свадебного обряда становятся присущими и образу жениха.

В свадебных причитаниях красота часто персонифицируется в образе птицы, олицетворяющей взлет чувств, свободное парение души. При этом жених и его род связываются с хищной птицей: коршуном, ястребом, вороном, чем подчеркивается его активное начало. Женские образы (невеста, мать, подруги) — с птицами, которые символизируют материнство, домовитость, беззащитность, нежность, красоту: лебедем, уткой, жаворонком, рябчиком.

“Мамöй, матушкаöй,...

Кисьмöм оз тусьöс моз

Тэöй кисьмцдiн дай,

Сööмöдiн, быдтiн дай,

Зарни борд улад.” (5)

“Утка, веськöн, мийöй вöлiм

Мича чукöрнаным.

Сювчöж вцд мийöй вöлiм

Мича дай позтырнаным.” (6)

Мама, матушка,...

Как спелую земляничку

Ты дозревала,

Доспевала, дорастила

Под (твоим) золотым крылышком.

Утиной же мы были

Красивой стайкой.

Гогольей ведь мы были

Красивой семейкой (гнёздышком).

В сказочном фольклоре, где красота, объединяющая красоту поступков, чувств, желаний и мыслей, синонимична понятиям доброта, смелость, трудолюбие, сила, красота внешняя сближается с красотой внутренней. В сказках не встретишь конкретного описания женской красоты (“ни в сказке сказать, ни пером описать”), однако, можно заметить чёткую параллель между красотой и светом, прозрачностью: сказочная красавица “как горящая свеча блистает своей красотой, так красива, что сквозь тело кости видны, сквозь кости — костный мозг, а сквозь него — всё, что делается на вольном свете”, “глаз от неё невозможно отвести — блистает красотой, как солнце”. Мужская красота описывается проще: “аршинной ширины плечи, пол-аршинной ширины грудь”, “спина шириной с сажень”, “саженной ширины плечи”.

Бытовое понимание красоты более прагматично, хотя и сохраняет некоторую общность с понятием сказочной красоты. Оно заключается прежде всего в телесном здоровье, показателем которого у мужчин являются плотное телосложение, высокий рост и светлые волосы. Пожилые женщины, стараясь подчеркнуть красоту кого-либо из мужчин, до сих пор произносят почти формульную фразу: “ён, ыджыд, еджыд, мича” (сильный, большой, белый <имеется в виду прежде всего цвет волос — авт.>, красивый). Критерием женской красоты считаются полнокровие и белизна, которые у коми объединяются в выражении “еджыд вир-яй” (белое тело, букв. “белые кровь-мясо”), соответствующем русскому “кровь с молоком”. В противоположность здоровью и красоте, не-здоровье и не-красота у коми определялись выражением “сьцд вир-яй” (“чёрные кровь-мясо”). И не случайно, в стремлении обратить на себя внимание представителей противоположного пола, люди во все времена обращались к средствам и методам, направленным на укрепление здоровья, а следовательно, и усиление привлекательности.

Особенно много рецептов знали женщины. Следуя поговорке “женщине пустую воду пить нельзя”, для сохранения красоты и здоровья они употребляли настои и отвары различных трав. Известны были и косметические средства: особой свежести и белизны кожи добивались, умываясь кислым молоком, росой, собранной с цветущей ржи; веснушки сводили земляничным соком и простоквашей; румянец наводили кусочками свеклы. Чтобы волосы были густыми и шелковистыми, их мыли и ополаскивали настоями чаги, крапивы, березовых и ивовых листьев, цветов ромашки, корня лопуха. Мужчинам, в которых особо ценилась их сексуальная сила, советовали есть больше рыбы, особенно свежей и так называемого “печорского засола”, а также морошку. Очень часто практические, на первый взгляд, средства наделялись магическими свойствами. Так, берёзовый веник, собранный накануне Иванова дня, приобретал чудесную способность очищать от всей скверны и наделять здоровьем до следующего лета. В заговоре, сопровождавшем парение, произносилось:

Корöсь корйыс моз мед чветитны.

Еджыд мед тэнад яйыд лоö.

Югыд мед тэнад вирыд лоö. (7)

Как листочку веника тебе цвести.

Пусть белым станет тело твоё.

Пусть светлой станет кровь твоя.

Веря в магическую силу трав, девушки и женщины в ночь на Ивана Купалу переправлялись на заречные луга и катались обнажёнными по росной траве, приговаривая: “Сизимдас сизим турунысь лысва — сизимдас сизим висьцм вошас” (С семидесяти семи трав роса — семьдесят семь болезней исчезнут).

Врождённая или приобретённая красота, столь разная у мужчин и женщин, притягивает их друг к другу. Природное различие между ними предполагает создание союза, в котором он и она, взаимодополняя друг друга в совместном творчестве жизни, продолжают и умножают себя в детях. Начало подготовки к замужеству, определявшееся наступлением физиологической зрелости девушки, ритуально отмечалось: “При появлении у девочки первых месячных мать вечером сама расчёсывала ей волосы, и, заплетая косу, говорила пожелания, чтобы дочь росла здоровой девушкой и женщиной, чтобы болезни обходили её, чтобы могла легко рожать, и рожать желанных и здоровых детей, чтобы молока в груди было, как в полноводной реке. Затем гребень вставляла дочери в волосы.” (8) С этого времени девушки начинали готовить приданое для будущего мужа.

Особая значимость супружеского союза для девушек проявлялась в преобладании брачной тематики в девичьих гаданиях. В Святки, особенно в ночь на Рождество, на Васильев день, на Крещение, а также в ночь на Иванов день — день летнего солнцеворота, когда, по народным представлениям, открываются границы между мирами, девушки обращались к потусторонним силам для того, чтобы угадать своё будущее, и, прежде всего, отгадать, с кем суждено пройти дальнейший жизненный путь. Установить связь с “иным миром” можно было на перекрёстке дорог, у проруби, колодца, в бане, овине, нежилом доме, у входа в подпол, в голбце, воспринимавшимися как места возможного входа в мир духов. При этом гадальщицы с помощью зеркала, золотого кольца, воды, следов на золе и на снегу, кудели, гребня и других предметов старались узнать о суженом как можно больше: возраст и имя, характер и цвет волос, достаток и место жительства, характер будущей свекрови и т.д. Увидеть суженого могли и в вещем сне. (9)

Широко распространённые среди детей и молодёжи игры и развлечения в числе других имели целью и поиск будущего супруга, которым часто становился партнёр по играм. Пары на время посиделок выбирались в ходе различных игр, смысл которых заключался в том, чтобы выбрать партнёра, не только вызывающего симпатию, но и отвечающего взаимностью.Так на Выми и Удоре в Михайлов день для детей 7-12 лет устраивали специальные посиделки, на которых их попарно припевали. Под песню-припевку мальчик брал девочку под руку, они выходили на середину комнаты и кланялись собравшимся, после чего они должны были помнить друг друга целый год. (10) Так же выбирались пары постарше в канун Васильева дня. (11) Выбор пары в различных формах продолжался и в подростковом, и в более старшем возрасте. Обычно, девушки и парни собирались в разных углах избы, затем одна из сторон (на Сысоле — девушки, в Вычегодских сёлах — парни) предварительно распределяла между собой собравшихся на другой стороне, после чего те пытались угадать того, кто их выбрал. Иногда парня с девушкой сажали спиной друг к другу, по окончании песни-припевки они должны были обернуться и, если поворачивались в одну сторону, поцеловаться. В конце игры девушка, как правило, садилась на колени к своему парню. Особенно показательна в этом отношении святочная игра “здцвцль”, в ходе которой водящий подводил к каждому из парней по девушке и спрашивал: “доволен?”, и в случае утвердительного ответа, сажал девушку на колени парню. Пары начинали переговариваться, обниматься и целоваться, время от времени меняясь местами. Заключительная, наиболее интересная часть игры проходила после задувания лучины. (12) Подобные игры и развлечения оказывали определённый психологический эффект как на любовные пары, так и на общественное мнение, закрепляли отношения молодых людей и во многом предопределяли их совместное будущее.

Среди коми, культура и условия жизни которых были связаны с длительными разлуками (промысловая охота, отходничество, большие расстояния), считалось очень важным поддерживать духовную связь между родными, друзьями и, тем более, влюблёнными. Воспитанию верности способствовали и игры, одна из которых, “пцмнитчцм” ( запоминание), была распространена как в семейном кругу, так и в молодёжной среде. Суть её заключалась в том, что два человека брались за концы вилообразных косточек (ключиц) глухаря, тетерева, утки, зайца, куропатки, отламывали её и клали себе за левое ушко. Затем передавали партнёру свою часть кости или какой-либо предмет со словами “помни”, стараясь застать врасплох. Если партнёр забывал сказать ”помню”, он должен был расплачиваться по уговору: дети — орехами и конфетами, взрослые — бутылкой водки, а парень с девушкой “приговаривались” за промах к году ухаживания или году поцелуев.(13)

Широкий простор для эмоционального сближения между парнями и девушками давали Пасхальные забавы на качелях. Качались чаще по двое, парень с девушкой, а если позволяла длина сиденья — до десяти человек. Ощущение полёта, связанное с восторгом и некоторой долей страха, доверие к партнёру, открытость (и не только эмоциональная) — всё это побуждало к вольностям, ограничиваемым в будние дни. В Прилузском районе девушки рассаживались на доске, задрав сарафаны, два парня вставали на края доски и раскачивали. Девушки, сойдя с качелей, должны были отблагодарить их поцелуем. Нередко качели устанавливались рядом со стогом сена, куда парни и девушки прыгали вместе. В Усть-Вымском районе чаще качались парень с девушкой, питавшие симпатию друг к другу: парень раскачивал, девушка держалась за него или обнимала его, а оставшиеся внизу отпускали фривольные шуточки в их адрес. В с. Отла Усть-Вымского р-на, когда девушки в новых сарафанах кружились на карусели, подростки забрасывали их сырыми яйцами, после чего девушки уходили на луга и кувыркались по свежей траве, чтобы очистить сарафаны. На Удоре, парни сопровождали раскачивание криками: “Патшукыс тыдалц!“ (vulva видна). У ижемских коми пары должны были расцеловаться в момент наивысшего подъёма. Вся атмосфера качаний, в которых символически воспроизводился акт творения мира через связь Неба и Земли, имела подчёркнуто эротический оттенок. (14)

Ухаживание, являвшееся естественным продолжением посиделочных развлечений, и игры, содержащие эротический компонент иногда приводили к добрачной близости, не всегда заканчивавшейся свадьбой. Безусловно, статус целомудренной невесты был очень высок, и многие матери, стараясь подчеркнуть чистоту уже взрослой дочери, любят рассказывать о её наивной вере в “чудесное” рождение ребёнка из подмышки, сохраняющейся якобы и после замужества. До сегодняшнего дня в разных вариантах можно услышать от старых женщин такого рода добродушно-грубоватые рассказы: “Моя дочка уж педучилище в городе закончила. Замуж вышла. Забеременела. Стоит как-то перед зеркалом, на живот смотрит и говорит: “Не пойму, как ребёнок из подмышки-то выйдет?” А я и говорю: “Глупая ты, глупая. Куда входит, оттуда и выходит.” И в традиционном свадебном ритуале существовал обряд, во время которого жених мог подчеркнуть добрачное целомудрие невесты: при первом посещении тёщи молодого угощали блинами, у верхнего из которых он откусывал край или середину и вешал блин в красный угол. Однако, окружающие в большинстве своем крайне неодобрительно относились к тем редким случаям, когда молодой публично позорил свою жену. Весьма показательно также, что внебрачные дети не являлись препятствием для последующего замужества. (15) Сохранилось любопытное наблюдение одного из исследователей коми, который отмечал, что зырянская девушка лишена в отношении любви многих предрассудков, и многие из них свободно живут без венца, не портя карьеры. Зырянская девушка, по его словам, избирает одного и живёт с ним. Зато смело можно сказать, что жена зырянина не обманет, не оскорбит брака. Зырянский край — это край верных жён.

Создание и сохранение семьи считалось необходимым для каждого нормального человека, и для того, чтобы обеспечить её создание, прибегали к приёмам любовной магии. Существовало три способа магического воздействия на объект любовных устремлений — через слово, взгляд и действие. Впрочем, большая часть магических операций представляла собой различные сочетания слова, действия и взгляда. В магическом обряде совместной трапезы девушки с суженым, описанном во второй половине Х1Х в. Н. Завариным, сочетаются все три упомянутых способа воздействия на предполагаемого жениха: “Когда все домашние уходили в церковь, девушки ставили на стол выпеченные тайно от всех пироги и приглашали суженого разделить трапезу. У стола ставились рядом два стула, на одном из которых сидела сама гадающая, а на другой должен был придти и сесть суженый. Верили, что если суженый придёт, и девушка, насмотревшись на него вдоволь, со словами: “Чур меня, полно!” схватится за его одежду так, что в его руках останется лоскут, свадьба будет обязательно.” (16)

Приворожить человека или преодолеть любовное влечение можно было при помощи частей тела (ногти, кровь, волосы), выделений (пот, моча, слюна), одежды (нитки, ткань, стельки), следов, специальных кукол-заместителей, имени. Среди женщин было распространено приготовление приворотных напитков: в вино, которым угощали любимого, добавляли капельки своей крови, в чай заваривали листочки банного веника, прилипшие к телу во время парения. Готовили приворотные гостинцы и парни. Коварные кавалеры покупали конфеты, одну из которых, подержав во рту, заворачивали обратно в фантик и угощали любимую девушку. (17) Возможностью влиять на человека опосредованно, через питьё и пищу, часто пользовались знахари. Так, удорская знахарка наговаривала на водку и сметану, которые жёны давали мужьям для усиления влечения к себе. А гайнская колдунья, желая присушить молодого человека, сорок раз варила бересту, наговаривая: “Как скручивается береста, так и ты сохни, скручивайся <имярек>“, и поила парня этим отваром. (18)

С помощью тайком зашитых в одежду любимого собственных волос женщины стремились обеспечить его верность, волосы могли наматывать и под верхнюю пуговицу пиджака. Любой след, оставленный человеком, так же, как части его тела и одежды, считался связанным с ним невидимыми нитями. Этими представлениями руководствовались девушки, пытаясь определить отношение парня: они брали комок земли с его следов и клали под ноги себе — если любимый, наступив на комок, растаптывал в порошок, это означало, что он любит девушку. (19)

Имя, по представлениям коми, связано с его носителем прочными магическими узами, на что указывают наименования колдуна “ним видзысь” (имя хранящий), “нимкыв видзысь” (имя-слово хранящий), а название заговора “ним-кыв” (имя-слово) подразумевает знание некоего имени. Имя человека, которого хотят приворожить, не только обязательно включается в текст заговора, но может использоваться и в магических действиях. Так, и у коми-зырян, и у коми-пермяков имя того, кого хотели присушить к себе, выкрикивали в печную трубу перед восходом солнца. На Верхней Вычегде ещё лет десять-пятнадцать назад подростки, загорая, выкладывали на груди ивовыми листочками имя понравившейся девушки, которое порой сохранялось до исчезновения загара.

Широко использовался в любовной магии принцип “подобное вызывает подобное”. На Верхней Вычегде, когда хотели соединить парня с девушкой или примирить супругов, лепили из хлебного мякиша две куклы, символизирующие мужчину и женщину. Затем приклеивали их друг к другу и ставили в печную нишу со словами:

Кыдз аканьясыс öта-мöд дорас косьмöны,

сiдз жö <имярек> косьмöй,

чуктытöм вылö.

Как эти куклы друг к другу присыхают,

так же <имярек> присохните,

чтобы не отрываться.

Подобными приёмами можно было преодолеть любовное влечение супруга к чужому человеку и вернуть его в лоно семьи. Дочь известного на средней Печоре колдуна вспоминает: “Отец посоветовал мне, как помочь подруге, которой изменял муж. В субботу, когда все топили бани, после захода солнца взяла из протопленной бани три камня. Подругу отправила домой, чтобы сидела и никуда не выходила — иначе ничего не получится. Нашла её мужа с любовницей, встала между ними и, посовестив, заставила их разойтись в разные стороны. Бросила два камня им вслед со словами:

Кыдз тайö изъясыс некор öтлаын оз лоны,

Сiдз и тiянлы некор öтлаын не лоны.

Кыдз тайö изъясыс кöдзалöны,

Сiдз жö мед сьöлöмъясныд кöдзаласны.

Как эти камни вместе никогда не будут,

Так и вам вместе никогда не бывать.

Как эти камни остывают,

Так же пусть ваши сердца остынут.

Третий камень бросила в доме подруги со словами:

Кыдз тайö изйыс татысь некытчö оз вош,

Сiдз и тэ некор тайö керкасьыс он мун.

Как этот камень отсюда никуда не денется,

Так и ты из этого дома никуда не уйдёшь.

После этого надо, чтобы пара три дня не виделась. А муж подруги как раз уехал в Троицк, и после этого с любовницей никогда вместе не был.”

Любопытным представляется рассказ про верхневычегодского колдуна, который хотел отбить чужую жену для своего племянника, но по ошибке разлучил с мужем её сестру: ”Т.Е. хотел Саню с мужем развести. Всё время возле её дома крутился. Нашёл чулок, завязал по концам два узла и посередине топором рубанул, но чулок Саниной сестры оказался. Через неделю та приехала:”С мужем, — говорит, — развелась”. После этого колдун опять пришёл, да мать Сани в калитку иголку без ушка воткнула. Он долго ходил вдоль забора: “Вот, лешак, говорит, где-то ведь калитка должна быть, калитку куда-то подевали.” (20) Т.Е. говорил, что нет ничего проще, чем супругов развести: берёшь чулок у жены, завязываешь два узла и посерёдке топором перерубаешь. А я говорю: что-то ведь ещё знать надо, слова какие-то, так просто не получится.”

Существовало множество магических средств, с помощью которых можно было удержать или отвадить кого-либо. Для привораживания понравившегося человека, следовало поймать лягушку, связать ей лапки вместе и бросить на муравейник, затем, собрав оставшиеся косточки, подстеречь любимого на закате и тайком провести ими под его левой лопаткой три раза, произнося шепотом:

Кыдз шондi мусянь некытчö оз мун,

Кыдз шондi век мулань сибöдчö,

Сiдз и тэ ме дорысь некытчö он мун,

Век ме дорö локтан.

Как солнышко от земли никуда не уходит,

Как солнышко всегда к земле возвращается,

Так и ты от меня никуда не уйдёшь,

Всегда ко мне вернёшься.

Ключицу лягушки можно было также при встрече с любимым человеком сунуть ему незаметно в карман пиджака или между подкладом и верхом шапки. Не менее верным средством считалась особая кость чёрной кошки, убитой и сваренной в банном котле в ночь на Крещенье, которой при встрече девушка скрепляла свою одежду с одеждой любимого. Любовными талисманами служили также сушёная летучая мышь, папоротник. (21) На Верхней Вычегде гулящему мужу втыкали в одежду щучий зуб, который, будучи надёжным средством от нечистой силы и колдунов, вероятно, должен был привязывать его к дому и оберегать от вожделения.

Некоторые магические действия были обусловлены приметами, связанными с непосредственным или опосредованным (через вещи) соприкосновением людей разного пола. Считалось, что при касании друг друга обнажёнными частями тела, или пользовании общими вещами, женщина и мужчина могут передать друг другу “пеж” (нечистоту), во многом связанную с половыми отношениями. Так, по материалам В.П. Налимова, мужчина, передавший упавшее веретено женщине из рук в руки, терял способности к охоте и становился послушным исполнителем женской воли; девушка могла забеременеть, если через него перешагивал мужчина, или она касалась его нижнего белья. (22) Многие приметы сохранились до наших дней. Например, считается, что если девушка с парнем одновременно утираются одним полотенцем, пьют из одной чашки или кто-то из них сядет на насиженное другим место, то они непременно поженятся. Иногда молодые люди специально создавали такие ситуации, превращая примету в магическое действие.

В народе полагали, что любой человек может воспользоваться простейшими приёмами магии, вызывающими или гасящими любовный трепет, и несведущие в ведовстве люди не чуждались общения с потусторонними силами. Однако, всегда помнили, что занятия колдовством опасны как последствиями, так и возможностью приобретения недоброй славы. Показательна в этом отношении ситуация, с которой столкнулся один из авторов статьи во время экспедиционных работ на Выми. Помогавшую в сборе информации местную девушку узнавали практически в каждой деревне, и ее присутствие вызывало у одних повышенный интерес, у других — настороженность, а у третьих — плохо скрытую недоброжелательность. Оказалось, что мать этой девушки в молодости разлучила с помощью колдовства жениха с невестой буквально накануне свадьбы и заслужила дурную репутацию, отразившуюся и на её детях. Поэтому, разлучая кого-либо, чтобы получить партнера для себя, предотвратить брак с человеком, нежелательным для родственников, или из чувства мести, и при этом “выйти сухим из воды”, обращались к известным в округе специалистам по магии, тцдысь (знающий), в арсенале которых, кроме широко известных, были и свои, специфические средства.

К знахарям приходилось обращаться и в тех серьезных случаях, когда в результате вредоносной магии, порчи, возникали мужская импотенция и женское бесплодие. Особыми способностями возвращать мужскую силу наделялись коновалы, которые лечили в бане. Колдун и пациент шли в баню с первым сухим паром. Пациент ложился на верхнюю полку, а лекарь готовил “изъя ва”( каменная вода), пропуская сквозь камни очага воду, собранную на рассвете с три-девяти источников. После чего парил веником пациента, плевал между ног, обливал набранной в берестяной короб водой и прогонял болезнь краткими заклинаниями: “висьцм, пеж, мун море мцд пцлц, Курья Марья дорц“ (болезнь, нечистота, иди на другой берег моря к Курья Марье), “мун кыдз улц“ (иди под берёзу). (23) Верхневычегодский колдун советовал мужчине, на которого наслали порчу, трижды нырнуть в омут, после чего мужская сила должна была восстановиться. Смысл этих обрядов объясняется мифологическими представлениями коми, в которых море, корни берёзы, омут связаны с “иным”, “нижним” миром, куда и отсылается или где оставляется болезнь в процессе лечения. Для женщин, страдающих бесплодием, народные врачеватели готовили отвары “кага вай-турун” (ребёнка дай-трава), добывание которой было также связано с символическим обращением к силам “иного мира”: в ночь на Иванов день знахарки в белых одеждах переправлялись через реку на луга и там собирали травы, наделяемые магическими свойствами.

При обращении к колдовским способам возбуждения или преодоления любовного влечения считалось необходимым соблюдение тайны. И тем большее психологическое воздействие они оказывали, когда человек узнавал, что стал объектом ворожбы.

Взаимосвязь магических и любовных переживаний характерна для многих культур, поскольку, они расширяют пределы человеческого “познания”, означающего не только постижение исследуемого объекта на сознательном уровне, но и постижение объекта любви на уровне телесно-чувственном. Тцдысь, по представлениям коми, — не только маг, ведающий тайнами мироздания, но и ведун, с помощью магии воздействующий на внутренний мир человека. В статье мы не затронули психологические механизмы магической практики и личность тцдысь, но данная проблема не ограничивается рамками этнографических и фольклорных исследований и выходит в сферы других наук. Так, известный математик и философ В.В. Налимов, касаясь в своих трудах изменённых состояний сознания, рассматривает секс в одном ряду с медитативной практикой и трансом, раздвигающими пределы человеческого мировосприятия. Следует отметить, что сжатие-расширение времени-пространства характерно также для сновидений и фольклорных текстов, в которых человек, изменяя личное время-пространство, приоткрывает завесу над тайнами природы и создаёт новые миры (“иномирие” народных представлений). Впрочем, это является темой для отдельной серьёзной работы.

Литература и источники:

1. Налимов В.П. Материалы по этнографии зырян и пермяков (1908) // Suomalais-ugrilainen seura. 1. 39, л. 126. Солнце, в традиционных представлениях коми связанное с женским началом, покровительствует мальчикам, а месяц, связанный с мужским началом, — девочкам. В контексте нашей статьи, это указывает на принцип дополнительности женского и мужского начал. См. также Uljaschev О. Semantik der Metalle in der Weltanschauung des Komi-Folkes // On the Borderlines of Semiotic. Acta Semiotica Fennica II, Proceedingst from the ISI Conferences 1991 and 1992 in Imatra. no.4. Imatra, 1993. p.p. 131 — 138.

2. См.: Слепчина Н.Е. О символизации возрастных границ и половых ролей в традиционной педагогике коми // Социально-культурные и этнодемографические вопросы истории Коми. Сыктывкар, 1998.

3. Осипов И.А. Висер вожса сьыланкывъяс да мойдкывъяс. Сыктывкар, 1986. — С. 52.

4. Плесовский Ф.В. Свадьба народа коми. Сыктывкар, 1968. — С.199.

5. Осипов И.А. Указ. соч., С. 49.

6. Там же, С. 58.

7. Микушев А.К., Чисталёв П.И., Рочев Ю.Г. Коми народные песни. Вып. 3. Сыктывкар, 1971. — С. 46.

8. Слепчина Н.Е. О символизации...

9. См.: Конаков Н.Д. От святок до сочельника. Сыктывкар, 1993.

10. Старцев Г.А. Зыряне. Этнографический очерк // ЦГА Республики Коми. Ф. 170, оп.1, д.4, л.43.

11. Дукарт Н.И. Святочная обрядность коми конца XIX-XX вв.// Традиционная культура и быт народа коми. Сыктывкар, 1978. — С. 91-104.

12. Подробно об играх см.: Несанелис Д.А. Раскачаем мы ходкую качель. Сыктывкар, 1994.

13. Старцев Г. К классификации пережитков и обрядов Коми народа // Коми му, 1929, № 13. — С. 48.

14. О качелях более подробно см. Шарапов В.Э. “Раскачаем мы ходкую качель...” // Родники пармы. Вып. IV. Сыктывкар, 1996. — С. 23 — 28.

15. В.А.Семенов связывает слово “чурка”, обозначающее незаконнорожденного ребёнка и приобретшее негативный оттенок, со славянским “чур”, “пращур”, указывая на веру в происхождение ребенка, не имеющего отца, от пращура-предка. См. Семёнов В.А. Традиционная семейная обрядность народов Европейского Севера. С-Пб, 1992. — С. 99.

16. Заварин Н. О суевериях и предрассудках, существующих в Вологодской епархии // Вологодские епархиальные ведомости, 1870, № 5. — С. 71.

17. Старцев Г. К классификации..., С. 48.

18. Информатор Новожилова О.И., студентка финно-угорского факультета СГУ.

19. Старцев Г. К классификации..., С. 48.

20. По представлениям коми, колдуна можно было “запереть” в избе или не пустить его в дом, воткнув в косяк или калитку иголку без ушка, шило, нож, щучий зуб.

21. Старцев Г. К классификации..., С. 48.

22. Налимов В.П. К вопросу о первоначальных отношениях полов у зырян // Семья и социальная организация финно-угорских народов. Сыктывкар, 1991. — С. 5 — 23.

23.Там же, С.9.

Статья опубликована в журнале Арт, 1998, № 1. — С.82-91.