Особый этический кодекс исследователя-носителя: "эмоциональный контакт" и "бесстрастное наблюдение".

Бобрецова Александра (Сыктывкар)

Вопросы, относящиеся к области "этики исследований", являются предметом дискуссий ученых социальных наук в течение долгого времени. Обсуждение "этической" стороны социальных исследований особенно активизировалось после так называемого "кризиса антропологии и этнографии" в 50-60 - ее годы XX столетия. В тот период ученые считали вполне возможным создание единого профессионального кодекса, который содержал бы общие этические принципы. Кодексы принятые социальными учеными Европы и Америки (социологами и антропологами) были направлены на предотвращение негативных последствий исследований. Исследователей в то время особенно волновала ответственность ученого за последствия применения результатов исследования. Декларируемые в кодексах ассоциаций исследователей социальных наук этические принципы должны были, по мнению научного сообщества, обеспечить этическую основу работы исследователей. В 1970-80-е годы XX века акцент в обсуждении этических вопросов переместился на область методологии полевых исследований, причем особое внимание стало уделяться этике поведения исследователя "в поле".

В конце XX века вопросы этики исследования продолжают обсуждаться в западной и в отечественной социальной науке. До сих пор не создано единых этических правил полевого исследования культуры, существующие точки зрения на этот счет расположены по шкаде от этического абсолютизма, до этического релятивизма. В период "постмодерна" науки самой распространенной стала точка зрения, что исследователь сам решает этические вопросы в каждом отдельном случае или в конкретной ситуации. Существование каких-то единых норм и правил просто невозможно. В то же время остались ученые, стоящие на позициях "этического абсолютизма", т.е. ратующие за существование единых этических правил и норм. Безусловно, в поле ученый остается один на один со сложным комплексом этических и профессиональных обязательств и испытывает определенные затруднения, попадает в недоразумения и конфликты. Каждый исследователь сталкивался с необходимостью делать выбор между часто несопоставимыми ценностями. Обсуждение этических вопросов полевого исследования должно способствовать как сохранению самого научного дискурса и развитию новых представлений в области этических вопросов. Кроме того, обмен исследовательским опытом позволит выделить наиболее общие типы затруднений и наметить пути их преодоления.

Традиции изучения В отечественной этнографической литературе на сегодняшний день нет специальных работ посвященных этике исследователя-носителя. Согласно традиции представления этнографических материалов, в своих работах исследователи культуры, не упоминали о своей принадлежности к изучаемой культуре. Влияние собственной идентичности на ход и результаты своей деятельности также не исследовалось. В современной этнографической науке работы посвященные этике исследований довольно редкое явление. В последнее время появилось много публикаций на этот счет в новом для российской социальной науки направлении - качественной социологии. Исследователи работающие в этой отрасли представили ряд работ в которых представлены их позиция по отношению этики исследования культуры (ссылка).

В западной социальной науке этические вопросы активно обсуждались. Можно привести несколько классических работ исследователей изучавших культуру групп, через использование собственной идентичности. Так, Э. Моралес, изучавший "кокаиновую экономику" в Перу, проводил исследование в местах, где он родился и вырос. Он знал местные диалекты и обычаи, и смог проникнуть в мир спрятанных в горах кокаиновых лабораторий и горных троп, по которым местные крестьяне перевозили готовый продукт. Однако даже его личной идентичности было недостаточно. Он пишет: "во время моего приезда в мой родной городок весной 1980 года, я решил выполнить совет, данный мне профессором в колледже: "езжай домой, посмотри, какие изменения произошли в общине". Ни в детстве, ни позднее, в ходе моих многочисленных приездов домой, я не отваживался выезжать за границы моей родной общины. В юности я принадлежал к коренной культуре, но как взрослый визитер, уже не располагал необходимыми навыками, чтобы понимать очевидное. Хотя я и был местным уроженцем, мое превращение в исследователя этнографии Анд было долгим. Я обнаружил, что очень трудно наблюдать за людьми, культура и общество которых представляют и твои собственные корни, трудно учиться у этих людей. Это оказалось возможным тогда и только тогда, когда я включил в повседневную жизнь более дисциплинированный подход>. (Цит. по: Девятко 1998:26).

Другой пример представлен в книге Б. Майерхоф, написанной по результатам исследования в еврейском доме для престарелых в Калифорнии. Автор подчеркивает двойственность позиции исследователя, чья личностная идентичность, в существенных чертах, совпадает с идентичностью тех, кого он изучает. По словам Б. Майерхоф, с одной стороны, собственные еврейские корни и предшествующий научной карьере некоторый опыт социальной работы с пожилыми людьми облегчали ей доступ в поле. С другой, те же факторы создавали определенные трудности в сохранении объективности и в построении роли исследователя, отличной от роли члена изучаемой общности. К тому же, частичное совпадение личностной идентичности исследователя и исследуемых, по определению, не может быть полным. В нашем случае исследовательница была молодой, здоровой, имевшей мужа и детей американкой, сделавшей карьеру. При этом она изучала процесс старения и способы преодоления возрастных проблем среди одиноких стариков, перебравшихся в Америку, спасаясь от нацизма, часто говоривших между собой на идише и сохранивших между собой специфичное мировоззрение восточно-европейского "галута" (Цит. по: Девятко 1998:27-28). Анализируя представленный на страницах книги опыт, можно сделать вывод, что Б. Майерхоф столкнулась с этическими проблемами, которые были связаны с необходимостью соблюдения баланса между исследовательскими интересами, и интересами тех, кого изучает исследователь. Прежде чем осознать эти проблемы, исследовательница испытала острое чувство вины, которое периодически всплывало наружу, причем в разное время. Б. Майерхоф, постоянно задавала себе вопросы: "компетентна ли я, достаточно ли я знаю традиции, как сохранить дистанцию, не следует ли мне работать и давать им деньги, вместо того, чтобы их изучать". По ее словам, светлой стороной этой вины, которую она испытывала, было то, что она выражала чувство ответственности за благополучие другого человека (Девятко 1998:28).

Третий показательный пример решения этических проблем предлагают социальные ученые из Америки супруги Адлеры. Ученые проводили исследование нахродящееся на стыке как минимум двух наук социологии и психилогии, главным предметом для которго стали собственные дети. По словам Адлеров, главным вопросом, который необходимо было решать, постоянно, это каким образом успешно совместить роль родителей и роль исследователей, каждая из которых имела свою "арену". "Публичная арена исследователя" и "частная арена родителя". Они говорят, что все их исследования -- это поиск баланса, "хождение по натянутой проволоке". Подводя итоги своего исследования, они уверены что оно прошло успешно и результаты получены только потому, что они придерживались той этике, которое им подсказывало сердце (Adler 1996).

Таким образом, мы видим что ученые использующими собственную частичную идентичность для исследований, столкнулись с общей проблемой совмещения двух ролей - роли исследователя и роли "одного из общности". Из совмещения этих ролей вытекает основная этическая проблема исследователя носителя: как совместить этику исследователя и этику носителя. Вероятно исследователь- носитель должен решить, какие действия являются этичными для исследователя, как для представителя научного сообщества, какие действия являются этичными как для представителя изучаемой группы. Как преодолеть те противоречия которые возникают в результате наложения этих действий, как быть ученым и членом группы одновременно и возможно ли это.

Учитывая как накопленный в социальной науке опыт рассмотрения этических проблем, так и собственный исследовательский опыт я предлагаю вашему вниманию в данной статье некоторые замечания, сделанные по этому поводу. Это статья попытка осмыслить собственный опыт решения этических противоречий (борьбы двух идентичностей) возникавших во время полевых исследований группы русских старообрядцев. Задачами этих заметок будут ознакомление научной общественности с новыми фактами которые показывают те трудности с которыми сталкивается исследователь "использующий собственную идентичность".

Исследователь и поле Заявленная тема требует представления некоторых автобиографических данных об авторе статьи. С 1993 гг. я провожу полевые исследования среди жителей Усть-Цилемского района Республики Коми, которых принято считать этноконфессиональной группой русских старообрядцев. Становление группы "устьцилемов" происходило с XV по XIX век на землях нижней Печоры (Лашук 1958; Бернштам 1983; Дронова 1999). С 1929 года эти территории выделены в Усть-Цилемский район и вошли в состав Республики Коми. Сегодня Усть-Цилемский район единственный район Республики Коми со старожильческим русским населением (90%). Соседние территории (Ижемский район, Ненецкий национальный округ) населены коми-ижемцами, ненцами. Это агараный район, население которого жвет в сельских населенных пунктах, занимается сельским хозяйством, охотой и рыболовстом. Сохранению традиционного землепользования и культуры способствует геграфическая удаленность района от центра и отсутсвие дорог.

Я родилась в Усть-Цилемском районе, закончила университет, поступила в аспирантуру Коми научного центра и работаю над темой "Традиционная материальная культура: сфера жизнеобеспечения русских старообрядцев Нижней Печоры 19-20 (XIX-XX) вв". Таким образом, мой случай представляет собой пример совмещения исследователя и носителя в одном человеке, и идеально подходит для рассмотрения проблемы заявленной в статье.

Старообрядцы всегда были достаточно закрытой группой и неохотно допускали "чужих" до свой приватной жизни. Консерватизм, закрытость старообрядцев всегда привлекали большое количество исследователей. Однако получить доступ в сферу традиционного быта, культовых практик было сложно. (Мне известно, что существует еще ряд исследователей, которые получают доступ в "поле старообрядцев" благодаря своей идентичности). Поэтому соблюдение этого баланса - между ролью ученого и ролью одного из группы, их этиками действительно важно при исследовании такой уникальной группы.

Этические принципы Перед тем как представить случаи из экспедиционной практики хотелось бы отметить ряд этических положений которые на мой взгляд обязательны для любого социального исследователя. Это некоторые положения из "Кодекса этики Американской Ассоциации Антропологов", перевод которого на русский язык был сделан только в 1999 году.

Уже в преамбуле этого документа содержатся основополагающие положения и этические принципы исследования. "Антропологи имеют обязательства перед своей семьей, религиозными объединениями и местными сообществами, а также перед своей профессией. Кроме того, они имеют обязательства перед своей научной дисциплиной, в более широком смысле - перед обществом и культурой, перед всем родом человеческим. Кроме того, у антропологов, ведущих полевые исследования, могут установиться близкие отношения с теми людьми или животными, с которыми они работают, тем самым возникает еще один уровень этических проблем" (Кодекс ААА).

Если попробовать применить данную цитату к случаю исследователя-носителя, то мы получим, что он должен должен быть особенно "этически аккуратным", так как наложение сфер семьи, науки, культуры, местного сообщества религиозного объединения получается еще более плотным.

Для исследователя в независимости от его субъективных качеств, в том числе, личностно-психологических характеристик, целей и методов исследования, обязательно исполнение основных принципов, зафиксированных в этом документе:

- Исследователь не должен скрывать целей, возможных воздействий и источники поддержки исследовательских проектов, отношений с фондами и со спонсорами, с коллегами, с изучаемыми лицами, с теми, кто предоставляет им информацию.

- Исследователь должен соответственно и своевременно планировать использование и распространение результатов своей работы.

- Исследователь должен чувствовать ответственность за людей, с которыми он работает, и чью жизнь и культуру он изучает: избегать нанесения морального вреда или неправильного обращения, уважать благополучие, работать на долгосрочное сохранение артефактов, активно консультироваться с теми кого исследует с целью установления рабочих отношений.

- Исследователь должен гарантировать, что исследование не повредит безопасности, достоинству или частной жизни людей, в отношении которых осуществляются профессиональные действия

- Исследователь должен выяснить, желают ли лица, предоставившие информацию, сохранить анонимность или получить известность, и сделать все, чтобы исполнить эти пожелания. Исследователь должен представить участникам их исследования возможные последствия такого выбора и пояснить, что несмотря на все его усилия, анонимность может быть раскрыта, а широкое признание может не состояться.

Исследователь должен заранее получить информированное согласие изучаемых лиц, которые могут быть затронуты исследованием (Кодекс ААА).

Исследователь ответственен перед наукой, он несет ответственность за целостность и репутацию дисциплины, науки и исследований. Он не должен обманывать или сознательно искажать, не следует скрывать неправильно поведение или затруднять научно-исследовательскую деятельность других коллег. Исследователь должен сохранять поле и использовать результаты своей работы соответствующим образом. Исследователь должен рассматривать все разумные просьбы о доступе к данным и другим исследовательским материалам в целях исследования и гарантировать сохранность полевых данных для использования потомками.

Ответственность исследователя перед общественностью заключается в том, чтобы делать результаты своего исследования доступными спонсорам, студентам, политикам, лицам, ответственным за принятие решений и другим. Исследователь должен быть правдив и тщательно рассматривать социальное и политическое значение той информации, которую он распространяет. Он должен гарантировать, что такая информация будет понята правильно и в соответствующем контексте, что она будет использоваться с ответственностью. Исследователь должен делать ясной эмпирическую основу  своих отчетов и показывать пределы своей экспертизы, представлять свои этические, идеологические, политические принципы.

Таким образом, проанализировав положения предситавленные в кодексе, мы можем сказать следующее. Роль исследователя предполагает соблюдение трех основных этических принципов: ответственность перед тем, кого исследуешь, перед наукой, перед общественностью.

Эти три принципа я стараюсь соблюдать на всех этапах своего исследования: от теоретических построений, полевого этапа и до представления данных в публикациях. Однако самым трудным для меня остается полевой этап исследований, когда происходит непосредственные контакты с представителями группы, те взаимодействимя, которые принято обозначать как "лицом к лицу, здесь и сейчас". 

Трудности первых полевых исследований Необходимо сказать несколько слов о своем становлении как исследователя-полевика. Впервые я попала в "поле" для сбора материала по теме "Традиционная одежда русских Нижней Печоры". С теоретических позиций отечественной этнографии, при работе над такой темой, в первую очередь, необходимо анализировать исторический и этнографический материал и искать специфику, обусловленную разнообразными факторами, например, конфессиональной принадлежностью.

Во время первых полевых исследований вопросы "этичности" действий меня не интересовали. В первых полевых экспедициях я собирала этнографический  материал, используя вопросники и программы исследования, разработанные согласно теории и методам отечественной этнографии. Хотя довольно часто я испытывала некоторые затруднения. Роль "исследователя" мне давалась нелегко: родители, родственники и друзья не воспринимали меня как исследователя. Все мои вопросы вызывали неадекватную реакцию с их стороны. Они пытались понять смысл моей деятельности, но им это давалось нелегко.

Всякий раз когда я шла к бабушкам брать первое интервью, я преодолевала огромный психологический барьер, несмотря на то, что у меня к тому времени был опыт работы журналиста. За годы жизни в родительском доме я мало общалась с односельчанами и не имела знакомых среди женщин старшего возраста. С большей частью своих информанток я познакомилась именно в первый период своих полевых экспедиций. Этот период был для меня достаточно сложным в психологическом плане: происходил взаимоизучение - я изучала бабушек, а они меня. Во время первого визита я пыталась создать хорошее впечатление о себе, чтобы получить повторное приглашение. 

После транскрибирования первые записей, было традиционное для молодого исследователя открытие недоговоренностей, когда появляется огромное количество новых вопросов.

В первое время я особенно остро испытывала крайне неприятные ощущения, вторгаясь в "интимное пространство" семьи или индивида, для фиксирования повседневных и обрядовых практик. В ту пору мне казалось, что это накладывает дополнительные обязательства. Ты невольно становишься добрым знакомым семейства и попадаешь в систему взаимных договоров и обязательств: привези, отвези, покажи и т.д. Когда были преодолены внутренние барьеры, я в первый раз посетила похороны и поминальные обряды. За все время жизни с родителями я ни разу не была свидетелем подобных мероприятий, в то время они меня попросту не интересовали. Это действительно интересно, посмотреть в первый раз на традиционные практики "своей" группы уже имея "другой взгляд".

И это не единственные трудности, которые возникали во время исполнения роли исследователя. Оказалось, что трудно вести опрос по "опроснику" и держать нарратив под контролем. Как настроить информанта на то, чтобы он рассказывал, что нужно тебе, а не то, что ему хочется рассказать, как справляться с техникой (чего, диктофоном или исследования)и т.д. Этот "набор" трудностей довольно характерный для молодых исследователей и "первых" полей. Эти досадные мелочи приводили меня порой в состояние растерянности и уныния.

Со временем большая часть трудностей отступила, появился опыт, я стала ближе и лучше знать людей, с которыми встречалась, о том, что я хочу узнать, овладела методиками ведения интервью. Во время учебы в аспирантуре, собирая этнографический материал для темы диссертации, я уже не ощущала психологического дискомфорта. Родители, родственники и друзья постепенно привыкли к тому, что "я хожу по бабушкам", практически не вижу свою семью во время командировок и не бываю дома, привыкли "пить чай" с диктофоном на столе, привыкли к звонкам бабушек-информанток, когда я приезжаю. Родственники объясняют себе, своим знакомым, что я занимаюсь изучением истории села и староверов: "собираю про старое", "она у нас в спирантуре учиться". Однако, не смотря на непонимание целей моих научных изысканий, они понимают меня на каком-то другом уровне, и я постоянно ощущаю их поддержку.

Вхождение в поле Члены семьи оказываются именно теми фигурами, которые открывают мне доступ в поле. Чтобы "войти в поле" достаточно приехать в Усть-Цилемский район и "попасть" в "систему родственных связей". Практически в каждом населенном пункте есть родственники, готовые помочь мне как представителю семьи или рода. Таким образом, любая поездка к родителям или посещение родственников в городе может стать полем, особенно учитывая специфику моих научных интересов (традиционная пища, идентичностть, повседневность). Правда в отдельных случаях именно принадлежность к определенному клану может закрыть мне возможность встречи с информантом. Несколько раз со мной отказывались встречаться и разговаривать именно из-за того, что испытывают нелюбовь к моему клану.

Позиция в поле Остаются самыми сложными с этической точки зрения включенное наблюдение, глубинные интервью (в которых затрагиваются весьма сензетивные темы, при обсуждении которых сохранение дистанции представляется крайне сложным), фиксация похоронно-поминальных практик, когда сохранить беспристрастность трудно.

Кодекс или набор руководящих принципов не может предположить все уникальные обстоятельства поля. Реальность предлагает разнообразие и богатство ситуаций возникающих в процессе исследования, решение которых не предусмотрено ни одним из существующих писанных этических документов. Уже долгое время наиболее интересную информацию я получаю через использование метода включенного наблюдения. Материалы, полученные таким путем, дают данные более полно показывающие богатство существующих практик. Так интересный материал я собрала о пищевых пристрастиях современных старообрядцев проживающих как в районе, так и в городе. Причем толчком к началу исследования большей части вопросов, стали именно наблюдения сделанные внутри семьи. Теперь я довольно часто использую этот прием. На основе наблюдаемого внутри семьи события, я выдвигаю гипотезу, которую проверяю затем на более нейтральном поле. 

Во время поездок в район я веду дневники, однако я не использую в публикациях, те моменты, которые, на мой взгляд, могут подорвать доверие моей семьи и информантов. Иногда мне рассказывают очень личные вещи. Подобную информацию я также использую только для составления исследовательских программ, которые я могу осуществить, не нарушая этики человеческих взаимоотношений и этики исследователя. В первое время я испытывала неудобство от того, что дом стал полем и разговор с любым членом семьи, в любой момент мог превратится в "интервью с информантом".

Сегодня моя семья и информанты ничего не имеют против вторжений в их повседневность. Особенно, если они не нарушают их привычный ритм жизни. С другой стороны, я тоже являюсь частью их мира. Во время моей последней экспедиции одна семья согласилась позировать мне для серии снимков "Пища современных старообрядцев. Первая неделя Великого поста". В течение недели я фотографировала их трапезы, и они "мужественно" терпели мое присутствие. Пожилые женщины, участвующие в похоронно-поминальных обрядах, не протестовали против съемок и записей. Моя бабушка, бывшая наставница старообрядческой общины, согласилась, чтобы я сфотографировала ее во время Великого поста, хотя это считается у старообрядцев достаточно серьезным грехом. Информантки говорят: <пусть собирает, пусть ходит, она уж бат лучше нашего все знат". Они обсуждают теперь мои отъезды и приезды, действия и вопросы, которые я им задаю. Иногда информантки из разных сел звонят друг другу, и обсуждают вопросы, что я им задавала. "Носители традиционной культуры" рады моим визитам, знакомят со своими семьями, проблемами и болезнями. Разумеется, не все так гладко, бывает они обижаются, если узнают, что я, будучи в "гостях у родителей", не посетила их. Я действительно часто исполняю просьбу кого-либо из них помочь достать лекарство, передать привет дочке, которая живет в городе и т.д.

Находясь "в поле" по-иному смотришь на перемены, происходящие в России. Обнищание людей, рост пьянства, преступности, безработицы и падение морального духа вызывают особую боль - остро чувствуешь желание помочь и собственное бессилие. Таким образом и я испытываю воздействие со стороны информантов и в ситуации, в которой я оказываюсь заставляет меня по другому относится к российской действительности.

Проблема дистанции Так мы подошли к другой важной проблеме - проблеме сохранения "дистанции" при проведении исследования. В случае многолетнего этнографического исследования одной группы, довольно непросто исследователю сохранять дистанцию, причем чрезмерная отдаленность, так же может привести к "закрытию" поля. Особенно если ты считаешься "одним из нас", то твои попытки дистанцироваться будут выглядеть более чем неестественными. Роль члена исследуемой группы накладывает дополнительные обязательства. Иногда это усложняет, иногда облегчает полевое исследование. Когда я в "поле" я знаю, что мое поведение меняется: я бессознательно начинаю говорить по-устьцилемски, ношу другую одежду, и т.д. Возможно, что я этого бы не делала, если бы имела обычную работу и приезжала к родителям в отпуск. Я пользуюсь тем, что я дочь своих родителей, член семейного клана, представители которого проживают во всех населенных пунктах района. Родственники помогают мне переезжать из одного населенного пункта в другой, предоставляют технику. Как член семьи (дочь, внучка, племянница, тетя, сестра) участвую в общих семейных мероприятиях (праздники, сенокос и т.д.), покупаю лекарства, выполняю поручения семейства, консультирую детей, общаюсь с частью родственниками, которые живут в городе и т.д.

Чувство психологического дискомфорта, которое сопровождало все мои студенческие полевые исследования, ушло. Во многом это произошло благодаря знакомству с литературой, в которой был описан опыт коллег, занимающихся исследованием собственных групп (что значит собственных). Роль "исследователя" не находиться в противоречии с ролью "носителя культуры". Мое образование, моя практика и опыт исследований создают ситуацию этического выбора, за который я несу ответственность, и я это осознаю. Я выбираю между различными обстоятельствами (куда пойти, кого спросить и т.д.), стараясь соблюсти баланс между обязательствами профессионального кодекса и требованиями других моих статусов или ролей.

Наверное, важной этической проблемой для случая исследователя-носителя, будет и то, чтобы его исследование было действительно научным. Одна из основных опасностей для исследователя в данном случае это пойти на поводу у собственного субъективизма. О субъективизме исследователей-гуманитариев говорилось достаточно. Сама процедура исследования в социальных науках предполагает тесное взаимодействие  объекта и субъекта, таким образом, все исследование получается субъективным, и этическими моментами пронизаны все его этапы. Случай исследователя-носителя увеличивает эту субъективность в несколько раз, особенно если речь идет о антропологических темах.

Чтобы избежать излишней субъективности, я постоянно объясняю себе логику исследования, каждый свой шаг и осознаю собственную субъективность. Если этого не делать, тогда возникает опасность "утонуть в поле". В научном дискурсе эта проблема обсуждается в рамках темы "дистанция". Каким образом сохранить дистанцию между исследователем и изучаемым объектом? Какова оптимальная дистанция между исследователем и изучаемым сообществом и культурой?

Исследователи пришли к выводу, что достигается эта дистанция, во-первых, уровнем теоретической подготовленности исследователя к полю. Во-вторых, для этого необходимо постоянно критично относится к собственным действиям и наблюдениям. Во время сбора данных нам необходимо постоянно делать критические заметки и упражняться в научном скептицизме. Другими словами, исследователь, должен иметь несколько уровней сознания, и несколько уровней идентичности. Именно ведение дневников и аналитические заметки сделанные еще в поле, делают возможным создать дистанцию, повысив научные критерии работы.

Существует точка зрения, что исследователь должен идти в поле как губка и впитывать все то, что он наблюдает, однако на практике исследователь имеет научное сознание, он читает книги и воспроизводит идеи, выводит из своего опыта присущие исследуемой теме свойства. Современного исследователя трудно назвать "чистым листом", но в то же время нельзя субъективный опыт исследователя превращать в научный метод. Поэтому контроль со стороны коллег должен помочь сделать исследование научным и внутренняя валидность исследования должна быть подкреплена аутентичными свидетельствами. Лучшим подтверждением для научности антропологического исследования буде тщательная фиксация всех его этапов, тщательный сбор материала и логика, согласно которой исследователь пришел к тем или иным выводам. Тогда мы будем иметь хороший дискурс с коллегами.

Воздействие на поле  Другой, не менее важный момент, исследователь-носитель должен осознавать то, что его присутствие меняет поле. Даже проводя включенное наблюдение и не презентируя себя в качестве исследователя, он меняет пространство поля. Этот факт надо обязательно учитывать при составлении отчетов. Например, во время последнего "поля" я получила приглашение в гости от своей информантки. Была суббота первой недели Великого Поста. Моя бабушка захотела пойти вместе со мной, поскольку она подруга моей информантки. Поскольку одна из глав моей диссертации посвящена традиционной пище, я сразу "зафиксировала" как накрыт стол. Несмотря на пост, нам подали шоколадные конфеты, колбасу, 3три разных салата, один из них был заправлен майонезом, и водку. "Каки гости дороги пришли, как я долго ждала" сказала хозяйка. В этой ситуации было несколько моментов, на которые я сразу обратила особое внимание. Во-первых, почему моя бабушка собралась идти со мной? Может быть, она помешает нашей беседе с информанткой? Может надо было, придумав какой-нибудь серьезный повод, отказать ей в ее просьбе? Во-вторых, как реагировать на то, что тебе подают водку. Отказаться от угощения? В-третьих, как спросить, почему в пост на столе скоромная пища.

Я решила, что данный случай, должен разворачиваться естественным путем. Я приняла приглашение, предупредила, что приду с бабушкой (информантка обрадовалась). Мы сели за стол, выпили водки, поговорили. В результате я записала замечательную беседу двух женщин старообрядок, примерно одного возраста, вдов, мужья которых были двоюродными братьями. Я сама практически не участвовала в беседе а была пассивным слушателем. Более того, будучи только слушателем, я получила ответы на все вопросы, которые у меня возникли при виде накрытого стола.

Появление водки на постном столе обьясняется тем, что это непременный атрибут гостевых трапез. Оказалось, что конфеты с колбасой это угощение "городской едой" для меня (женщины их не тронули во время трапезы). Конфеты, колбаса являются праздничными блюдами у современных устьцилемов, и их появление на столе, это дань уважения гостю. Довольно часто родственники устраивают застолья по поводу моего приезда. В этом случае, запареты могут нарушаться - так в пост могут готовить мясо, подавать на стол молочные продукты и спиртное (хотя сама я не ем мясо, и довольно мало, по устьцилемским представлениям пью). 

Мое присутствие при записи похоронно-поминальных обрядов может так же производить воздействие на процесс. Участники обряда переодеваются в лучшую одежду, я получаю приглашение принять участие в трапезе и т.д.

Воздействие поля  В рамках темы "исследовательские риски" рассматривают обычно вредные последствия воздействия поля на самого исследователя. Исследователь в поле находжится в процессе постоянного взаимодействия с изучаемой культурой, с индивидами и испытывает колосальные нагрузки, пытаясь зафиксировать, проанализировать происходящее. Исследователь-носитель использующий собственную идентичность в еще большей степени подвержен воздействию поля, и эксплуатация собственный психо-эмоциональных ресурсов в данном случае наиболее высока.

В процессе общения между исследователем и информантом, определенные цели преследует не только интервьюер, но и интервьюируемый. По мнению исследователей-антропологов, исследователь проводящий интервью, беседы, участвующий во включенном наблюдении затрачивает огромное количество личностно-психологических ресурсов. Например, в случае интервью, информанту создается комфортная ситуация для диалога, он выговаривается. Исследователь, таким образом, оказывает ему психотерапевтическую услугу. Несмотря на многочисленные методики проведения интервью нацеленные на получение необходимой информации на практике многое в процесс зависит от обаяния исследователя и его личных особенностей и ресурсов.

Многое зависит от той темы исследования. Иногда достаточно одного этнографического описания результатов наблюдения, иногда необходимы комментарии информантов, иногда точки зрения типичных представителей культуры" "экспертов" и "маргиналов", иногда верификация полученной информации. Допустим изучение таких тем как повседневность или идентичность современных старообрядцев предполагает гораздо более сильное вмешательство в интимное пространство индивидов. Исследование традиционной пищи и запись рецептуры традиционных блюд, несколько отличается от исследования темы посвященной идентичности современной группы, которое невозможно без глубинных интервью.

Выводы Довольно сложно рассмотреть все вопросы, которые необходимо рассмотреть в рамках заявленной темы и тем более сложно сделать однозначные выводы и подвести итоги. Возможно, другие "исследователи-носители", не сталкиваются с трудностями при решении подобных вопросов при проведении своих полевых исследований и это только мое субъективное восприятие происходящего.

В любом случае, каким образом будет проведено исследование, какие методики будут использованы в первую очередь, решать самому ученому. Безусловно, так же и то, что биография, пол, возраст, особенности личностных качеств, влияют на проводимое исследование и его результаты. В любом случае, исследователь должен стремиться делать тщательно обдуманный этический выбор и уметь объяснить как себя, так и коллегам, те факты и проблемы, на основе которых сделан этот выбор. И я принимаю тот факт, что буду сталкиваться с этическим выбором на каждом этапе своей работы.

Adler// Qualitative Sociology . Ethics, Reflexivity and voice: Special Methods Issue. Vol 19. 1996, 1

Homan R. The Ethics of Open Methods// The British Journal of Sociology. 1992. Vol. 43. 3 P. 321-332.

Punch M. The Politics and Etics of Fieldwork. Bewerly Hills: Sage, 1986

Researching Sensitive Topicsed. By Lee R.M. Renzetti C.M. Newbury Park:Sage, 1993

Sieber J.E. The Ethics and Politics of Sensitive Research//Researching Sensitive Topics. Newbury Park:Sage , 1993. P. 14-26.

Бернштам Т.А. К проблеме формирования русского населения бассейна реки Печоры//Материалы к этнической истории населения Европейского Северо-востока. - Сыктывкар, 1985.

Девятко И.Ф. Методы социологического исследования: Учебное пособие для ВУЗов. Екатеринбург: Излдательство Уральского университета.

Дронова Т.И. История формирования этноконфессиональной группы "устьцилемов" Сыктывкар.1999.

Кодекс этики Американской Антропологической Ассоциации// Журнал социальной антрополгии. 2000. Том III. №1. С. 173-180.

Лашук Л. П. Очерк этнической истории Печорского края. Сыктывкар.1958.