П О Л Е В Ы Е Ф И Н Н О - У Г О Р С К И Е И С С Л Е Д О В А Н И Я | ||||||||||
Создано при поддержке Финно-Угорского Общества Финляндии | Сайт размещен при поддержке компании ТелеРосс-Коми |
|||||||||
о проекте персоналии публикации архив опросники ссылки гранты | ||||||||||
|
Публикации :: История изучения этнографии Традиции Карелии в "иконической" реальности ФинляндииВ.В. Сурво (Хельсинки) Традиции Карелии в "иконической" реальности Финляндии // Рябининские чтения . 2007. Материалы V научной конференции по изучению народной культуры Русского Севера / Отв. ред. Т.Г. Иванова. Петрозаводск: Музей-заповедник «Кижи», 2007, с. 117-120. К концу ХIХ в. усилиями учёных и деятелей искусства культурная идентичность финляндской элиты трансформировалась в политическую, тогда же была сформирована идея «карелианизма». Карелия превратилась в объект паломничества финляндских ученых, художников, композиторов, архитекторов, поэтов и прочих любителей старины. Представление о Карелии как о неотъемлемой части грядущего «Идеального Отечества», стало ключевым концептом финляндского национального мифа[001]. В формировании мифологем и идеологем особая роль принадлежит иконическим элементам традиций и в том числе традиционной орнаментике. Э.Тарасти отмечает, что национальные символы несут в себе энергию, которая актуализирует определенные модели поведения. Иконические символы и тексты составляют основу национальной культуры и определяяют её характер, являясь своеобразным эталоном для создания подобных знаков. Таким образом национальная культура сохраняет изначальный характер[002]. «Золотым веком» фин(лянд)ской истории Карелия была представлена уже в самом названии первоначального варианта эпоса «Калевала», изданного в 1835 г.: «Калевала, или Старые Руны Карелии о древних временах Финского народа»[003]. Затем потребовалось подтверждение «вербальных» символов «иконическими», иллюстрирование калевальских мифов карельскими пейзажами и фотографиями[004]. В период Великой Отечественной войны идеологема «Великой Финляндии», наконец, стала на некоторое время «иконической» реальностью, в отличие от «олонецких походов» послереволюционных лет. «Восточная Карелия» представляла собой объект пристального внимания политиков и военных Финляндии при разработке военных стратегических планов в союзе с Германией. Ещё в 1940 г. президентом Р.Рюти был начат проект с целью научного аргументирования для немецкого командования положения о том, что Восточная Карелия и Кольский полуостров относятся к Финляндии. Для этого были привлечены географ В.Ауер и историк Е.Ютиккала, в итоге издавшие на немецком языке монографию «Жизненное пространство Финляндии»[005]. Весной 1941 г. к проекту были привлечены автор книг «Восточный вопрос в/для Финляндии»[006] и «Контуры истории Финляндии»[007] историк Я.Яяккола, а также Р.Кастрен, Е.Лескинен и К.Лойму. Население оккупированных территорий было разделено на «национальное» и «ненациональное» («kansalliset»/«ei-kansalliset»). К первым относили карел, людиков, вепсов и другие родственные финнам народности (их оставляли в родных деревнях и жизнь продолжалась в привычном ритме), ко вторым – русское население, которое стали размещать в спецлагерях для депортации в отдалённые районы России. Полевой работой среди населения Карелии, последующей верификацией материала, публиковавшимися статьями и книгами исследователи были призваны не только научно обосновать планы по созданию Великой Финляндии, но и представить население оккупированных территорий культурно принадлежащим и тяготеющим к Финляндии[008]. В книге «Восточный вопрос в/для Финляндии» Я.Яяккола, в частности, писал, что и многочисленные этнографические данные, и калевальские руны, распространившиеся в Восточную Карелию из Западной Финляндии (представление, доминировавшее в финляндской науке того периода), указывают, что в духовном наследии родственного населения нет никаких общих черт со славянской культурой или мировоззрением[009]. На оккупированных территориях работали представители различных гуманитарных дисциплин - этнографы, фольклористы, историки, языковеды, искусствоведы-архитекторы. Для проведения исследовательских работ в армию было призвано немало университетских преподавателей. Был создан также Государственный научный Восточнокарельский Комитет, секретарём которого был назначен этнограф К.Вилкуна (членами комитета являлись С.Пяльси, В.Кауконен, В.Салминен). В январе 1941 г. Комитет приступил к созданию плана по научным исследованиям в Карелии. Общество финской литературы (Suomalaisen Kirjallisuuden Seura) курировало работу по собиранию фольклора, Объединение по изучению древнего наследия (Suomen Muinaismuistoyhdistys) занималось раскопками периода железного века в истоках реки Олонки, Общество Калевалы (Kalevalaseura) проводило сбор материалов по народному искусству и музыке, Финно-угорское общество (Suomalais-ugrilainen Seura) руководило сбором лингвистического материала. Материалы собирались как на оккупированных территориях, так и в лагерях среди военнопленных и у ингерманландских финнов, депортированных в Финляндию из Ленинградской области[010]. К.Вилкуна опубликовал в 1943 г. работу «Труды отцов»[011] и около двух десятков статей на различные этнографические темы, В.Кауконен записывал в своих поездках по Беломорской и Олонецкой Карелии фольклор, составивший материал для его позднейших публикаций[012]. В оккупированной Карелии проводил исследования известный фольклорист М.Хаавио, собиравший материал по традиционным верованиям и народной поэзии карел. В 1943 г. им был опубликован популярный труд «Последние рунопевцы»[013] . М.Хаавио также писал статьи о Карелии для центральных финляндских газет. Л.Пости, А.Турунен, Е.Итконен, Л.Кеттунен, П.Виртаранта изучали языки и диалекты, различные стороны традиционной культуры карел и вепсов; на восточном побережье Ладоги археологическими раскопками занималась Э.Кивикоски. Полевая работа велась в основном в карельских и вепсских деревнях, где население оставалось на местах. Попутно были сделаны описания и архитектурные планы церквей и часовен Заонежья и был дан обзор занежской иконописной традиции и других традиционных ремёсел[014]. Исследователями публиковались как научные труды, так и публицистические статьи для обычной читательской аудитории[015]. Для ознакомления финляндской общественности с оккупированными территориями и формирования нужного общественного мнения с армией пришли писатели, поэты, художники, фотографы, кинооператоры. Политические цели приукрашались романтическим флером. Как для военного и политического руководства, так и для исследователей «Восточная Карелия» представлялась музеем под открытым небом. «Это как Сеурасаари», - вспоминал М.Хаавио о своих первых впечатлениях от Олонца. Этнограф С.Пяльси отмечал, что вместо поэтической национальной романтики нужны знания из первых рук о народе и его жизни. В его книге «В след с победителями» (1942 г.)[016] эти знания были представлены таким образом, что по окончанию войны она попала в список запрещенной литературы[017]. Благодаря исследованиям А.Й.Шегрена, М.А.Кастрена, Т.Г.Аминоффа, У.Т.Сирелиуса, А.Хямяляйнена и других ученых был накоплен и частью издан фольклорно-этнографический материал, на базе которого в 1923 г. открылась постоянная финно-угорская выставка Национального музея Финляндии, отражавшая широкий спектр знаний о происхождении финно-угорских народов. Выставка подчеркивала и утверждала общность финно-угорских народов; элементы традиций, ставившие под сомнение чистоту национальной культуры, выводились за пределы визуального ряда[018]. Даже параллели с русскими образами вышивки объяснялись не прямыми заимствованиями, а территориально, культурно и хронологически далекими византийскими параллелями[019]. Видение общей прафинской архаики в орнаменте позднее сменилось конструированием связей народной вышивки с лютеранской церковной традицией[020] . Изучением текстильных промыслов (ткачества, вязания, вышивки) карел, вепсов и русских Заонежья в 1941-1944 гг. занимались Т.Вахтер, Х.Хельминен, Т.-К.Виркки и др. Собранный ими материал значительно пополнил коллекции Национального музея Финляндии и стал основой для фондов других музеев. В военных условия исследователям не представляло сложностей обменять предметы крестьянского быта на продукты питания. При этом по возможности фиксировалась история (легенда) вещи – время и место изготовления, имя мастерицы и использование. Домотканые вышитые вещи плохой сохранности подчас использовались карельскими хозяйками как тряпки, и были буквально спасены собирателями для музеев[021]. Учёные публиковались в прессе, организовывали в Финляндии выставки карельских рукоделий, а в Карелии пытались возродить ещё не полностью угасшую традицию вышивки и тканья в виде ремесленных мастерских, продукция которых должна была поставляться в финляндские дома мод. В Олонце и ближайших карельских деревнях были организованы мастерские, в которых женщины по старым образцам занимались вышиванием полотенец, наволочек, салфеток. Целью было сохранить и возродить традицию рукоделия – вышивки и тканья. К 1944 г. на курсах для молодых вышивальщиц и в мастерских училось и работало около 300 карельских женщин. Помимо текстильных изделий в мастерских плели шляпы из соломы, изготавливали кукол. Эти вещи продавались в Финляндии. В частности, в известный дом мод и магазин «Стокманн» была заказана партия изделий[022]. Поиск «финской специфики» в вышивке карел и вепсов исследователи продолжали и позднее[023]. Новая финно-угорская экспозиция Национального музея (1950-1968 гг.) была оформлена в сине-белой гамме (цвета финляндского флага). В послевоенный период интерес к традициям Карелии был связан с культивированием фольклоризма в Финляндии, обретшего особую популярность в 1960-1970-е гг. Финно-угорская выставка Национального музея 1972-1997 гг. оставалась практически неизменной. Противоречивость подходов в изучении прошлого и современности традиций Карелии и других финно-угорских регионов обуславливается географическими, конфессиональными, политическими, этническими особенностями этих территорий, однако превалирующее значение имеет смысловой запрос (явный или неявный) со стороны самой интерпретирующей стороны. Акцентирование внимания учёных на одних этносах и культурах, игнорирование других, изменения, претерпеваемые музейным делом, мода на те или иные темы изучения и т.д. свидетельствуют не только о специфике и динамике научных тенденций, но также об ожиданиях культурно-идеологических пространств, представителями которых являются интерпретаторы. В контексте представлений о языковом и культурном родстве финно-угорских этносов метагеографическому пограничью Финляндии был изначально определён важный периферийный статус[024]. С поправками на современные реалии символические «пространства-между»[025] остаются сосредоточением семиотического «напряжения»[026], областью пересечения различных культурных ожиданий, научных тенденций и (гео)политических интересов. Глобализационные процессы и вступление Финляндии в Евросоюз изменили значение финно-угорских традиций для современной финляндской культуры. В 1999 г. финно-угорские коллекции были перемещены из Национального музея в Музей культур, где они соседствуют с экспонатами из Индии, Африки и Азии. Очередные перекодировки «иконического» характера означают, что родственно-языковой аспект финляндского национального мифа утрачивает смысл, место национального в культуре занимается постэтнической мультикультурностью, в контекстах которой финно-угорским традициям отведена роль провинциальной экзотики глобального масштаба. 001 Turunen A. Tieteen matkamiehia // Tieteen matkamiehia: tutkimusmatkoja ja niiden saavutuksia / Toim. S.-L. Laatunen. Porvoo: WSOY, 1977 (Kalevalaseuran vuosikirja; 57); Sihvo H. Karelia: a Source of Finnish National History // National History and Identity: approaches to the writing of national history in the North-East Baltic region nineteenth and twentieth centuries / Ed. by M. Branch. Helsinki: Finnish Literature Society, 1999. Р. 185-195. (Studia Fennica, Ethnologica; 6). |
|
||||||||
о проекте персоналии публикации архив опросники ссылки гранты |