Полевые исследования

Анализируются неопубликованные материалы В.П.Налимова 1908 г. из архива Финно-угорского общества Финляндии. Они содержат ценные сведения по мифологии, морально-правовым нормам, традиционным отношениям полов, народным знаниям и религиозным воззрениям иньвенских (южных) коми-пермяков. Цитируются уникальные исторические документы, указываются пути дальнейшего изучения коми-пермяков.

В.П.Налимов (1879-1938) - один из первых профессиональных коми этнографов. Он трудился в эпоху зарождения и первых успехов отечественного и зарубежного финно-угроведения. В его публикациях дается разностороннее описание народных верований коми-зырян[1]. В 1907 г. В.П.Налимов начал сотрудничать с Финно-угорским обществом Финляндии. При поддержке этого Общества он посетил летом 1908 г. иньвенских коми-пермяков, которые в то время ввиду малой втянутости в русскую культуру сохраняли немало собственных черт в языке, культуре, быту. Полученные этнографические и фольклорные сведения автор не успел опубликовать, поскольку переданные им в 1910 г. полевые записки в архив Финно-угорского общества в г.Хельсинки оказались ему недоступными после отделения в 1917 г. Финляндии от России и последовавшего вскоре разрыва научных связей между двумя странами.

В 1997 г. нам удалось познакомиться с полевыми записками В.П.Налимова. Они занимают более 1200 листов[2]. Тематический охват и информативная емкость записок позволяют узнать много неизвестного литературе о коми-пермяках и подготовить не только обзорную статью, какую мы предлагаем, а серию работ на различные темы.

До В.П.Налимова мало кто из исследователей обращался к мифологии коми-пермяков[3]. Знание коми-пермяцкого языка позволило ему записать несколько вариантов космогонических мифов, которые не в первозданном, а в значительно трансформированном виде сохранялись в памяти жителей многих иньвенских сел и деревень. Если бы В.П.Налимов не обратился к мифологическому времени, то, возможно, и пришлось бы считать коми-пермяков народом, не выразившим в устной форме своей модели миротворения.

Как многие народы мира, коми-пермяки считали сотворение мира результатом целенаправленной борьбы двух начал-демиургов - Ена и Куля (в редких случаях его называли Умелем). Ен пребывал в верхнем мире, а Куль - в нижнем. Еном впоследствии назвали Бога, небо и небесного хозяина, а Кулем - духов и хозяина воды. Ен признавался добрым духом, а Куль - злым. В коми-пермяцком языке слово Ен наделено значением "сильный, смелый", а Куль - "слабый, худой, злой".

До возникновения жизни на земле повсюду был мрак, хаос, отсутствовало всякое движение. Согласно мифам, сохранившимся в памяти жителей с.Верх-Иньва, в безбрежной водной стихии земля рождается таким актом космогонии: "Кругом мрак, туман. Нигде никого нет. Только Ен в виде голуба летит за землей. На пути он встретился с Умелем. Ен и Умель побратались. Ен в виде голуба полетел ко дну мрака и тумана. Оттуда Ен достал землю. Эту землю Ен посеял. Из этой земли посеянной образовалась наша земля"[4]. Но кто такой Умель - не сказано. По аналогии с коми-зырянскими мифами можно предположить, что Умель - это тот же Омоль, который у коми-зырян участвует вместе с Еном в сотворении мира[5].

Мотив птицы, ныряющей за землей, не является исключением в мифологической картине коми-пермяков. Он типичен для разных народов Европы и Азии. Наличие у коми-пермяков классического мирового сюжета указывает на существование общей мировоззренческой основы, начиная с глубокой древности. Поэтому коми-пермяки наравне с другими народами являются носителями очень древней мировоззренческой традиции.

Первоначально Куль помогал Ену обустраивать землю, но впоследствии, судя по запискам В.П.Налимова, он превратился в злое существо, а с принятием коми-пермяками христианства стал антиподом Ена: портил все, что создавал Ен. В некоторых случаях Куль предстает даже в облике дьявола и сатаны. Такое представление о Куле получило широкое распространение. Со временем, к сожалению, христианское мировоззрение ускорило трансформацию других сюжетов коми-пермяцкой мифологии.

Так, в поздних мифах сатана рождается из тени Ена в момент, когда Ен плюет в нее. Стремление созидать у сатаны было, но действия его в этом направлении не имели успеха. Например, "Ен построил мельницу. Сатана тоже построил мельницу. Но сатана не мог закрепить колесо. Чтобы колесо закрепить, надо спицы положить крестообразно. Этого сатана ни за что не хотел сделать (с.Верх-Иньва)"[6]. В одном из мифов, записанных учителем Ф.А.Тупициным по просьбе В.П.Налимова в д.Квать-Пелево, рассказывается, что Ен и дьявол были братьями. Но, когда между ними произошла ссора, Ен, будучи более сильным, прогнал дьявола и в одиночку обустраивал землю. Он каждому существу назначил определенное место: лешему - леса, водяному - воду. В момент ссоры Ена и дьявола произошли дикие звери[7].

В культовой практике коми-пермяков северное сияние принималось за открытие дверей небесного жилища Ена. В этот момент коми-пермяки стремились увидеть самого Ена и обратиться к нему с просьбой, которую, как верили, он непременно должен был исполнить[8]. 80-летний Антон, житель д.Поносово, "раз видел, как двери небес открывались. Жилище Ена горело разноцветными огнями. По небу ходили люди, одетые в синие костюмы. Среди них были люди бородатые и без бороды, белокурые и смуглые"[9].

Если встреча с Еном сулила положительные результаты, то с Кулем и его детьми - кульпиянами - она всегда предвещала несчастье. Поэтому Куля стремились задобрить хлебом, деньгами. Коми-пермяки иньвенских деревень постоянно рассказывали В.П.Налимову о том, что Куль мог показаться людям: "Временами он выходил на короткое время на сушу, поиграть на песчаном берегу. Куль часто выплывает на поверхность воды, любит сидеть над водой, на мостике, на особых рыболовных сооружениях, называемых по-пермяцки и зырянски демед. Один пермяк Ошибской волости убил существо Куля. Куль во время грозы выплыл на поверхность воды, сел на демед и стал "тешится" (раздражать своими неприличными движениями тела), желая оскорбить Ена. Куль был очень похож на голову человека. Он имел только очень длинные волосы на голове. Охотник-пермяк прицелился и выстрелил в Куля. Упало что-то в воду. По всей поверхности воды разлилась алая кровь Куля"[10]. Чтобы Куль и кульпияны не вышли из воды, на берегу ставили крест или звонили в колокол.

Иногда в Куля, появившегося на берегу, даже стреляли. О подобном случае сообщил В.П.Налимову содержатель Верх-Иньвенской земской станции: "После полудни с запада поднималась страшная черная туча. Все небо обволокло. День начинал походить на темную ночь. Грозно сверкала молния. Огненные стрелы падали как дождь. Я охотился с товарищем, которого звали по имени Пиля. Мы с ним уже думали искать место, где бы можно было спрятаться от грозы, как увидели женщину. Она хихикала, смеялась, обнажала свою задницу, места срамные, раздражая всем этим Ена. Ен так сыпал на нее молнии. Прицелился и я, выстрелил, одним зарядом убил из ружья сатану (рассказчик так и употребил на пермяцком языке слово "сатана", несмотря на то, что речь шла о куле. По-видимому, по мнению старика, Куль и сатана тождественны. - В.Н.). Мертвое тело упало в воду. Ен моментально прекратил гром и молнию. В селе говорили, что мне от царя будет награда, но никто ничего не выслал мне"[11].

В мифологии коми-пермяков творение мира завершается созданием высокого неба. Космогонический акт о разделе земли и неба приписывается женщине, которая, придя на реку стирать белье, "случайно или нарочно задела концом коромысла небо. Небо поднялось вверх и стало таким высоким, каким оно теперь есть (деревни Важгорт, Жуково, Квать-Пелево, Поносово, Трапезниково и др.)"[12] Небо, очевидно, было с давних пор, но оно располагалось над землей так низко, что его можно было достать рукой. Этим актом завершалось создание трех миров Вселенной: верхнего с жилищем Ена, земного (среднего) с людьми, животными и растениями, подземного (нижнего) с Кулем.

В древности у коми-пермяков существовал культ женщины, живущей на луне. Отголоски его обнаруживаются в рассказах нескольких пожилых людей, записанных В.П.Налимовым в Верх-Иньвенской волости. Самый распространенный сюжет на эту тему был такой: "Жила маленькая девица, у нее умерла мать. Мачеха девицу-сиротку держала очень плохо, все ругала ее, била. В лунную ночь маленькая девица пошла за водой. Она взмолилась луне: "Луна, ты хотя бы взяла меня". Луна взяла ее. Девушка - маленькая девица до сих пор живет на луне. Старуха после рассказа удивленно спросила меня: "Неужели я ни разу не видел маленькую девушку на луне?"[13].

Многими народами женщина на луне признавалась покровительницей земледелия и охоты, но примеры этого коми-пермяки не приводили. Очевидно, в прошлом бытовали обряды в честь женщины, но к началу XX в. их уже забыли.

Полученные выводы приводят к заключению общего порядка: иньвенские коми-пермяки истолковывали появление мира по известной схеме, но с учетом своих представлений, обусловленных природной и культурной средой. На позднем этапе космогонические мифы коми-пермяков были значительно трансформированы под влиянием христианских воззрений.

В верованиях иньвенских коми-пермяков был широко представлен аграрный культ, проявления которого оставались различными - от гаданий о будущем урожае до магических приемов защиты от стихийных бедствий.

Чтобы получить хороший урожай, коми-пермяки соблюдали обряды и запреты на начальном этапе сельскохозяйственных работ. Не допускались половые связи накануне посева, сенокоса, жатвы, так как согласно представлениям коми-пермяков, мужчина и женщина после половых сношений считались зараженными вредными свойствами, которые могли перейти на землю[14].

Запрещалось сеять рожь в полдень. Случалось, что за несколько минут до полудня сев останавливали и возобновляли его спустя непродолжительное время после полудня (села Архангельское, Егва). Прием этот объясняли тем, что в полдень гуляли в поле духи полей, которым нельзя было навредить, иначе урожай будет плохим.

Весьма обстоятельно описал В.П.Налимов запреты, существовавшие у жителей с.Егва в период цветения ржи: "Всего лет 40 назад во время цветения ржи боялись шуметь. Не постилали на траву белить холст, женщины оберегались колотить холст. Если какая-нибудь женщина и белила холст, разослав его по траве, то сельские власти (местные, выборные из крестьян) брали холст, складывали на землю и вбивали в середину полотна кол так, что кол пробивал все слои полотна. За весь период цветения ржи не производили стирку белья. Особую тишину соблюдали в полдень. Заходили все в свои избы, затворяли окна, двери. Наступала тишина. Я спросил старика (90-летнего Бурундасова. - Г.Ч.): "Почему соблюдали такую тишину?" - "Боялись повредить цветению ржи, как бы не вздрогнул цветок ржи"[15]. Во время цветения ржи запрещалось обходить поле "нечистому человеку (т.е. человеку, имевшему половое сношение). Соблюдался и такой запрет: "Нельзя курить табак вблизи поля, нельзя касаться голыми руками до колосьев"[16]. Г.Логачев, лесной смотритель Егвинской волости, рассказывал В.П.Налимову: "Во время цветения ржи гулял по полям и курил табак. Старики делали внушительное замечание по поводу курения"[17].

Табу на многие действия во время цветения ржи устанавливали, несомненно, с целью обезвредить землю, сохранить ее плодородие, поскольку состояние земли в этот период ассоциировалось с состоянием беременной женщины.

Жатву обязательно заканчивали до заката солнца[18]. После заката солнца никому не давали взаймы хлеб, молоко, другие продукты[19]. В этих случаях мы имеем дело с проявлением представления о том, что работа, выполненная во время ночного, отдыхающего солнца, не является полезной.

Магический обряд земледельческого характера приурочивался к окончанию уборки урожая. После жатвы оставляли на поле столько колосьев, сколько можно было схватить одной рукой. Их называли божьей бородой[20]. Кто-нибудь из жнецов, но чаще хозяин, срезал верхушки стеблей с колосьями и связывал их в маленькие снопы. Затем этими снопами накрывал оставшиеся на земле нижние части стеблей[21]. Считалось, что маленькие снопы, которые приобретали на стеблях антропоморфный вид, предназначались земле в жертву, чтобы будущий урожай оказался не хуже нынешнего. По наблюдению В.П.Налимова, вера в магическую силу обряда наиболее ярко проявлялась у коми-пермяков Верх-Иньвенской и Верх-Юсьвинской волостей[22]. В описанных обрядах при окончании жатвы заключен закликательный смысл. Они выражали идею плодородия, без воплощения которой крестьяне не мыслили жизнь.

Четко проявлялся аграрный культ в обряде купания коней. У В.П.Налимова он описан на основе собственных наблюдений в с.Отево: "Много лиц приехало на праздник верхом и исключительно из-за лошадей: начался крестный ход. Как-то все ожили, у некоторых разгорелись глаза. Я следовал за крестным ходом. И, наконец, не доходя до самой реки, выбрал более возвышенное место для более удобного наблюдения всей этой процессии. Огромное количество пермяков на лошадях. Все они скакали к реке, и все они въехали в реку, стали рядом, образуя сплошные линии лошадиных голов: началось служение молебна: лошади так мирно стоят в воде, понурив головы, как будто они так внимательно слушают пение, не желая пропустить мимо своих ушей ни единого слова. Поведение лошадей во время водосвятия поражает приезжающих русских: кончилось богослужение и водосвятие, народ спешит умыться речной освященной водой"[23]. Конечно, в основе этого обряда лежат представления об очистительной (апотропейной) и продуцирующей (карпогонической) силе воды.

Обряды и обычаи, связанные с водой, совершались в разных формах, очень часто к воде обращались за помощью. Многим коми-пермякам известен обычай постоянного подношения воде даров-жертвы. По окончании разлива реки, как только спадала вода и обнажались по берегам рек родники, в родники бросали крошки хлеба, сыра, женщины дарили чаще нитки. Все предметы бросали со словами: "На меня не осерчай (д.Поносово)"[24]. Молодые супруги на третий день свадьбы обязательно приносили подарок воде: молодой бросал в воду деньги, а молодая - нитки и деньги. В с.Архангельском, распложенном на берегу р.Иньва, деньги и нитки бросали со словами: "Матушка, прими, Иньва"[25]. Рыбаки перед началом каждого сезона рыбной ловли одаривали воду деньгами, а если их не было, то хлебом[26]. В озеро стремились бросить только нитку, выдернутую из пояса[27]. Магические приемы дарения воды совершались после того, как напивались из реки или родника: "Напившийся выдергивает из пояса маленькую ниточку и бросает ее в воду. Когда же напьются из колодца, колодцу не дают гостинца (д.Кокуй)"[28]. "Когда напьются в лесу из ручейка, то его дарят, для чего выдергивают травку и бросают ее в ручей (с.Верх-Юсьва)"[29]. Приносили гостинец в лесу и лужайкам, воде, находящейся в маленьких ямочках, следам ног коров (д.Поносово)[30]. Смысл этих благодарственных жертвоприношений - обеспечить воду будущему урожаю, чтобы вода покровительствовала достатку в жизни.

Существовало правило, если человек селился на новом месте или же вблизи прежде освоенного, то он непременно должен был принести жертву воде[31]. Соблюдался и такой обычай: новый дом ставили на берегу реки выше того места, где стоял прежний дом, или "хотя бы на вершок против течения". Только в этом случае можно было ожидать от реки "счастье всему в новом доме". Если этого не делалось, то по народным поверьям все из дома могло уйти вниз по реке (д.Трапезниково)[32].

Среди древних верований коми-пермяков заметное место занимал культ семейно-родовых предков. Хотя В.П.Налимов уделил ему не столь уж большое внимание, ряд важных ритуальных действий все же отразил в своих записках.

Покойному клали в руки деньги для приобретения всего необходимого на том свете. Все участники похорон мылись в бане для избавления от духов, способных наслать смерть. Одежду, в которой умирал человек, стирали и вывешивали на чердаке дома, чтобы она истлела. Постель, на которой умер человек, стирали и отдавали нищим[33].

Проводником идеи неразрывности супругов после смерти выступала одежда. Платок, за который они держались при венчании, разрывался на две части: "одну кладут в гроб мужу, другая остается и после смерти жены кладется жене (д.Поносово)"[34]. Об аналогичном обряде, совершаемом несколько в ином виде в с.Егва, В.П.Налимов записал так: "Если раньше мужа умирает жена, то жене из вещей мужа и из общих вещей, связанных с каким-нибудь таинством обряда, ей в гроб кладут. Если раньше жены умирает муж, то ему в гроб кладут платок, за концы которого они молодые при венчании держались. Если жена умирает после смерти мужа, то ей в гроб кладут кальсоны и рубашку мужа"[35]. Одежда, как известно, являлась одним из древних элементов похоронно-помиинального обряда многих народов.

В 40-й день, когда устраивались поминки по умершему человеку, первым из избы выходил человек, который обмывал покойного. Причем он "изображал своей персоной покойника (д.Перково)"[36]. Если не смог прийти умывальщик, то покойного изображал нищий. Когда не было нищего, то на эту роль приглашался человек, обладающий физическим недостатком. В 40-й день кто-нибудь из членов семьи, в которой умер человек, выходил на улицу с хлебом и солью и молился на восток. Так провожали душу умершего человека, которая в течение 40 дней пребывала в доме.

Во всех упомянутых обрядах заключалась одна и та же идея: позаботиться об умерших, о том, чтобы они покровительствовали живущим, и себя защитить от преждевременной смерти.

В религиозных верованиях коми-пермяков множество разных обрядов связано с охотой. Известно, что они стремились обеспечить хороший промысел соблюдением запретов, направленных на защиту охотников от вредных сил, и почитанием духов-покровителей. Однако В.П.Налимов по этой теме существенных примеров не приводит. Возможно, он не счел необходимым заниматься охотничей магией потому, что охота у иньвенских коми-пермяков была развита в меньшей мере, чем у других групп коми-пермяков. Кстати, лесной дух - леший, о котором В.П.Налимов собрал большой материал, у иньвенских коми-пермяков не являлся покровителем охоты, он больше выступал в роли защитника домашних животных. Раньше В.П.Налимова аналогичные наблюдения сделал Ф.А.Теплоухов[37].

В.П.Налимов специально останавливается на персонажах низшей мифологии, веру в которых породили давняя связь коми-пермяков с лесом и суеверный страх людей перед силами природы.

Одним из хорошо описанных персонажей такого рода является лесной дух, называемый коми-пермяками лешим, лесным царем, лесным человеком, лешаком, шайтаном, лесным дедушкой, лесным дядюшкой, а иногда лешачихой, лесной женщиной, лесной бабушкой. Разные названия лесного духа отражают представление людей о его многочисленной иерархии: были старшие и младшие духи, у каждого имелись родители и дети, все выполняли свои обязанности.

Хозяином леса признавался лесной царь. Когда он ходил быстро, вызывал лесную бурю. Иногда он помогал людям. Проказы его обнаруживались только после заката солнца и подношения гостинца. Так, в д.Трапезниково рассказывали: "У одного крестьянина пропала корова. Долго ее крестьянин найти не мог. Как-то он в лесу услыхал невидимый голос: корова попала под дерево, т.е. под такое дерево, которое свалилось, но некоторые части корня остались на месте, следовательно дерево не легло на землю, земли коснулось только верхушкой: долго еще крестьянин искал корову, но никак найти не мог. Наконец-то он понял, что этот голос принадлежал лесному царю. Следовательно и искать корову при дневном (солнечном) свете, терять только время. Крестьянин вернулся домой. После заката солнца снова он пошел в лес искать корову и в ту же минуту он нашел ее под деревом. Это была проказа лесного царя. Его проказы можно обнаружить только после заката солнца"[38]. В с.Архангельском говорили: "Пойдешь в лес по лыко, из чего плетут лапти, если лыко не найдешь, то клади табакерку на пень и говори: "Лесной дядюшка, понюхай". После этого лыка найдешь много"[39]. Если терялась корова, то лесному царю подносили хлеб, соль, пирог из рыбы.

Лесной царь считался существом серьезным. Он не любил шалостей, попросту человека не обижал. Обиды причиняло молодое поколение лесных духов. "По мнению стариков:, - пишет В.П.Налимов, - они больше шалуны, страшно любят дурачества, загоняют скотину в чащу леса, устраивают человеку без всякой злобы к нему: всевозможные: каверзы (с.Архангельское, д.Важгорт)"[40].

Лесные шалуны боялись царя. В это верили коми-пермяки, и в случае, когда их обижали, они шли в лес и сильно ругались, угрожая написать самое сердитое прошение лесному царю. Молодые лешие, услыхав угрозу, моментально стремились исправить положение. Но когда терялась корова или другое домашнее животное, коми-пермяки писали на бересте прошение, так называемую кабалу, лесному царю. Прошения несли в лес и клали на пень, но не каждое прошение доходило до царя.

Если прошение замечали молодые лешие, "они старались поправить беду, не доведя все это до царя, от которого достанется не только виновнику, но и его родителям за плохой надзор"[41]. Были и такие случаи, когда леший, увидевший прошение раньше царя, уничтожал его. Предвидя это, коми-пермяки, жаловавшиеся лесному царю, писали несколько писем и клали их в разные места в надежде, что лесной царь все равно заметит какое-нибудь из них.

Некоторые местные жители верили, что им удавалось встретиться с лесным духом. Например, в д.Трапезниково крестьянин рассказывал: "Шел я с гармошкой в руках. Играл. Рядом со мной очутился лесной царь. Он шел со мной почти до моего дома. Он высокого роста, несколько худощав"[42]. По народному поверью лесной царь мог навестить человека в охотничьих угодьях. В с.Верх-Иньва пожилой человек, содержатель земской станции, высказал такое мнение: "На охоте в лесу часто посещает ночами отдыхающего около костра охотника лесной царь. Человек не видит лесного, но его видит собака охотника. Собака не кусает лесного, она только вертится около лесного, чтобы тот не подошел близко к охотнику. Лесной и не думает вредить человеку. Он сам приходит только для того, чтобы погреться около костра. Погревшись, он уходит обратно в леса"[43]. Бывало и так, что встреча с лесным завершалась несчастьем. Подобный случай, например, произошел с жителем с.Архангельское: "Я пошел в лес за дровами. Дрова уже положил в сани, как леший засвистит. От этого свиста погнулись деревья. Я не успел отъехать, как навстречу попадается лесник. Он меня привлек за самовольную порубку"[44].

В рассказах коми-пермяков, услышанных В.П.Налимовым, проявлялось различное отношение к водяным духам. Встреча с кулем и кульпияном вызывала страх и приносит несчастье. Запечатлен случай, когда мужчина в с.Архангельском во время рыбной ловли поймал кульпияна, похожего на ребенка, и вскоре у него умерла жена[45]. О другом аналогичном случае, только более драматичном, рассказал еще одни житель с.Архангельского: "Моя жена родом из с.Егвы. Она в молодости, будучи еще девушкой, в обществе других женщин ловила саком рыбу в реке Велве. Она поймала щуку, у которой на голове были длинные белые волосы. Она догадалась, что это была не простая, обыкновенная щука. Женщины стали делать над щукой кресные знамена. На берегу, на песке нарисовали крест. Из воды слышно было много голосов. Все они спрашивали одно и тоже: "Зачем попалась в сак?" Пойманная щука ответила: "Не заметила". Это были кульпияны. Кульпияны не могли выйти на берег из воды и защитить своего несчастного товарища. Им мешал нарисованный на берегу крест. Кульпияны молили женщин отпустить обратно в воду своего несчастного товарища. Они обещали им много добра. Женщины и слышать не хотели. На мой вопрос (В.П.Налимова. - Г.Ч.): "Куда же делся пойманный кульпиян?" - старик не мог ответить"[46].

Старожилу д.Поносово, которому в 1908 г. исполнилось 80 лет, приходилось трижды встречаться с кулем: "Как-то я рыбачил. Водяной поднялся. Стал булькать по воде, точно лошадь. Булькал, бухал он в течение часа. Водяной был похож на человека. Он был гол, на нем даже не было рубашки"[47].

В приведенных рассказах отражены воззрения разных эпох, но наиболее древними кажутся те, в которых духи воды называются кулем и кульпиянами. Судя по рассказам мы склонны заключить, что водяные духи вызывали у людей страх.

Как было уже указано, магическую роль в жизни коми-пермяков играли полевые духи - луншерка, оборониха. Луншерка представлялась девушкой, одетой в белое платье. Жила она в поле и во время цветения ржи гуляла по нему. Из-за невысокого роста (была ниже ржи) увидеть ее было невозможно. Однако место гуляния луншерки люди узнавали: там, где она находилась, рож колебалась волнообразно. В с.Верх-Иньва луншерку называли девушкой и женщиной. Почитали луншерку во время цветения ржи: не колотили холст возле реки, не шумели и не пели[48]. В с.Егва существо женского пола, живущее во ржи во время ее цветения, называли оборонихой[49]. У родственного иньвенским коми-пермякам коми-язьвинского народа подобный женский мифологический персонаж называется оборенихой[50]. Как и луншерка, оборониха была невысокой - ниже ржи. На вопрос В.П.Налимова: "Куда девается оборониха после того, когда отцветает рож?" - старик не мог на это ответить (с.Егва)"[51].

Полевые духи своими таинственными силами способствовали цветению и созреванию хлебов, причем акт плодотворения совершался в спокойной и тихой обстановке. Просматривающаяся связь духов полей с образом женщины была направлена на усиление магических действий в целях получения хорошего урожая.

Наравне с положительными духами коми-пермяки знали вредных духов - чудов, которые пребывали в овинах и банях[52]. Их не следует отождествлять с чудью, под которой подразумевалось аборигенное финноязычное население Северного Прикамья и конкретно предки коми-пермяков[53]. Вера в чудов была в прошлом широко распространенной, но В.П.Налимов, судя по записям, почему-то проявил к ним крайне незначительный интерес.

О чуди, "чучких людях" В.П.Налимов записал только одно предание, на наш взгляд, интересное тем, что вместе с чудью действует герой русской былинной поэзии Илья Муромец, к тому же происходящий как-будто из чуди. В виду редкости такого сюжета приведем его дословно: "Чучкие люди знали очень много. Бог их наказал за их знания. Он всех их превратил в камень. Чучкие люди хотели повернуть землю. Они вбили в землю семисаженный кол из железа. Велели Илье Муромцу первому лечь на землю и вертеть кол. Как только Илья Муромец лег на землю, так и заснул. Бог не хотел этого допустить, так как Илья Муромец тоже был из чучких людей (с.Архангельское)"[54].

Самым вредным духом, в которого верили коми-пермяки, являлся кикимора. Он жил в доме. Избавиться от нее было не так-то просто. О кикиморе В.П.Налимову очень много рассказывали в с.Архангельском, где один из жителей поведал о таком случае: "Лет 50 назад в с.Юм один крестьянин построил новый дом. Кикимора залюбовал этот дом, где и поселился. Хозяин дома пригласил попа отслужить молебен и освятить дом святой водой, надеясь таким способом избавиться от кикиморы. Кикимора появился во сне хозяину дома и сказал: "Поп хотел ударить меня камнем по шее, но не мог этого сделать и не может". Кикимора, обидевшись на хозяина за то, что последний пригласил попа, убил его и все семейство его. Злой кикимора и этой жестокой местью не удовлетворился. Он стал тревожить несчастного хозяина и его семейство после смерти"[55]. Этот рассказ подтвердили еще двое жителей с.Архангельского.

Еще одного духа, живущего в доме, коми-пермяки называли мохой. Очевидно, существо это - слишком древнее, так как, по заключению В.П.Налимова, жители иньвенских деревень уже плохо представляли его. Они знали только, что "моха живет в подполье, жует хлеб (с.Верх-Иньва)"[56].

У коми-пермяков более широкое распространение получило поверье о суседке - домовом духе, который, как и моха, жил в подполье. Когда приглашали его жить в новый дом, то говорили: "Суседко, ботюшко, пойдем в новый дом вместе с нами"[57]. В с.Архангельском один житель рассказывал В.П.Налимову, что "после этих слов суседко выходил из голбца в виде кошки". Другие жители тоже видели это явление собственными глазами[58]. Коми-пермяки с.Верх-Иньва убеждали В.П.Налимова в том, что "перед смертью у кого-нибудь суседко ночью в доме прядет или строит что-нибудь, по-видимому, гробы. И все это делает так громко, что слышно бывает шум прядения, стук топора"[59]. Такими действиями суседко предвещал о смерти коми-пермяка в доме.

Особый интерес в неопубликованных записках В.П.Налимова вызывают сведения об отношении между полами у коми-пермяков, так как на эту тему он успел подготовить статью по материалам только о коми-зырянах[60].

У коми-зырян и коми-пермяков сохранялось глубокое убеждение в том, что в женщине пребывает существо пеж, способное приносить мужчинам вред[61]. Поэтому на мужчин и женщин распространялись многочисленные запреты. Например, считалось, что вредная сила передается от женщины к мужчине через веретено, с помощью которого пряли. Поэтому мужчины избегали не только брать веретено из рук женщин, но и поднимать его с полу, если оно выпало из их рук. В с.Верх-Иньва В.П.Налимов наблюдал такие сцены: "Иногда девушки на посиденках просят парней поднять и подать в руки веретено. Парни за это обижаются, бросают веретено в печку, наотмашь"[62]. Нарушение такого правила могло привести к какому-либо несчастью: охота не приносила удачи, лошадь быстро становилась изнуренной, мужчина страдал половым бессилием[63].

Для мужчин, имевших половые сношения, существовало множество табу. Например, они не должны были перешагивать через сети и силки, иначе рыба и дичь в них могли не пойти. Оскверненные снасти обязательно окуривали (с.Архангельское)[64]. Как мы уже писали, мужчины избегали половых связей перед посевом, сенокосом, жатвой, а также накануне охоты, рыбной ловли[65]. Сами коми-пермяки уже не могли объяснить В.П.Налимову смысл этих запретов, однако им строго следовали. Происхождение таких запретов нужно искать в том далеком времени, когда, согласно представлению коми-пермяков, для успеха в хозяйственной деятельности и личной жизни необходимо было обзаводиться духами-помощниками и относиться к ним уважительно.

Одним из способов лечения у коми-пермяков являлось париться в бане. И, чтобы от этого было как можно больше пользы, стремились пригласить парильщиком человека, оставившего половую жизнь. Чаще всего эту роль выполняли пожилые люди, вдовцы и вдовы. Были нередкими случаи, когда женщину парил мужчина, а мужчину - женщина (с.Верх-Иньва)[66]. Детей обязательно парили старики, вдовцы или вдовы. Самый последний из детей у матери обладал особым свойством исцелять людей. Если он парил больного, то тот обязательно выздоравливал (д.Важгорт)[67].

Женщина по отношению к мужчине находилась в зависимом положении: она не пересекала дорогу мужчине в случае приближении к нему, останавливалась и предоставляла возможность сначала ему пройти. К этому приучались с детства. Когда девочки 9-11 лет не соблюдали указанного правила, им делали замечание (села Верх-Иньва, Верх-Юсьва, Егва)[68].

Взаимоотношения полов проявлялись в обрядности. Обрезать пуповину новорожденному могла только та женщина, которая перестала рожать детей и оставила половую жизнь (с.Ошиб)[69]. При этом она не должна была быть родственницей. Та же женщина парила в бане роженицу (с.Егва, д.Левино)[70]. При крещении ребенка на роль крестного отца приглашали брата матери новорожденного[71]. При выборе крестной матери не принимались во внимание родственные связи, ей могла быть чужая женщина (с.Ошиб)[72]. Незамужняя женщина не допускалась крестить детей своего брата (с.Егва)[73].

К сожалению, проявленный В.П.Налимовым интерес к социальным и сакральным сторонам отношения полов у иньвенских коми-пермяков впоследствии не получил поддержки и важная область традиционной культуры осталась неизученной. Вероятность реконструкции норм поведения и форм взаимоотношения полов сейчас очень мала, поскольку письменные источники сохранили фрагментарную информацию, а современное население мало что помнит из прежних семейно-родственных связей.

Затронул в записях В.П.Налимов такое значимое культурное явление, как народные знания.

За изменениями в природе коми-пермяки следили по разным приметам, которые инициировались хозяйственной деятельностью человека. Обычно предвестником урожайного года становилось солнце, если во время Филиппова поста оно "покажется по пятницам три раза"[74]. Филиппов пост длится шесть недель, значит, три недели должны быть освещенными солнцем.

Коми-пермяки прибегали ко многим знахарским средствам лечения. Верили, что исцелял человек, пришедший издалека. Об этом в с.Верх-Иньва рассказывали: "Человек, который прошел громадное пространство, через много рек, ручьев, огромные леса, приобретает особые свойства исцелять больных. Просят такого человека попарить больного, побрызгать на него водой. У такого человека и хлеб в котомке приобретает особые целебные свойства. Из его котомки берут крошки хлеба и дают больному"[75].

В жизни коми-пермяков значительное место занимало колдовство с использованием предметов[76]. Воздействовали при помощи различного колдовского инвентаря на мир, откуда, как они были уверены, исходят болезни. Так, на матицу вешали косу, которой косили траву, и в дом приносили траву, чтобы избавиться от тифа[77]. В д.Важгорт, не зная причин появления оспы, жители прибегали к такому приему: "Когда она (оспа. - Г.Ч.) приходит, то стараются исполнить все капризы больного. Больному ребенку покупают пряники, конфеты, щегольские сапоги, гармошку"[78]. В требованиях больного ребенка жители "видели капризы духа болезни, дух болезни за не исполнение капризов жестоко мог наказать больного, лишить его зрения, слуха и т.д."[79]

Разными способами защищались от смерти: оставляли сани на кладбище, на которых привозили покойного; все участники похорон обязательно мылись в бане[80]. Бывали случаи, когда стремились отпугнуть смерть таким ритуальным действием: "Старики, старухи любят при жизни готовить похоронный костюм. Не так давно еще они по праздникам снаряжались в этот костюм и щеголяли своими белыми одеяниями (с.Архангельское, д.Важгорт)"[81].

В деревнях Кудымкарской волости и в самом с.Кудымкаре знали прием спасения от эпидемии тифа огнем: "Каждый зажигает перед домом костер при помощи "огня трения, скрипения"[82], т. е. полученного путем трения на перекрестии полена и бруса кухонной грядки. Кстати, вера коми-пермяков в полезные действия огня прослеживается в таком обычае: горящую лучину или иной горящий предмет тушили исключительно в чистой воде[83]. Этот обычай, очевидно, следует связывать с представлением о том, что все предметы, оставшиеся от огня, обладали сверхъестественной силой. Не зря же очень часто угольной водой, т.е. той, в которую бросали горящие угли, брызгали рожениц и лечили больных[84].

Одной из архаических составляющих мышления коми-пермяков являлась вера в действия конкретных предметов. Например, считали, что некоторые болезни происходили от контактов с предметами. Поэтому избегали умываться водой, которая "ночевала" в умывальнике, женщины не перешагивали через коромысло, ступу и не становилась на то место, где находился ухват и точили топор и нож[85]. Беременные женщины остерегались задеть живот веником (голиком) и даже взять его в руки, так как верили, что "ребенок может родиться похожим на голик (с.Верх-Иньва)"[86]. Чтобы прекратился град, бросали на улицу лопату, которой сажали и вынимали из печи хлеб, или помело, которым загребали угли и золу в печи[87].

Существовало представление о магическом воздействии на человека, занимавшегося воровством. "По словам Кузихи, - записал В.П.Налимов в с.Верх-Иньва, - вора наказывают, посылая ему болезнь волчьей жилой, от которой корчатся у него руки. Насылают болезнь, ворожа на волчьих жилах. При ворожбе жарят жилу на сковороде. Рано утром, когда топится печь, сковороду, предварительно смазав маслом, кладут на огонь, на горячие угли. Один конец волчьих жил кладут на сковороду, другой же конец держат рукой. Волчья жила вся скорчится. После чего скорчатся и руки вора. Когда жарят волчьи жилы на огне, тогда тот, кто жарит, говорит: "Пусть у укравшего скорчатся так руки, как эта жила"[88]. В основе церемонии лежала магия подобия: корчатся от огня жилы, пускай корчатся и сохнут руки вора.

В мифопоэтических представлениях многих народов волк наделен разнообразными значениями. Его связывали даже с нечистой силой, которая, с одной стороны, уничтожает волка, а с другой устрашается им[89]. По коми-пермяцкому поверью волки способны уничтожить все вредное, приносящее беду людям, поэтому их соотносят с силой, способной защитить человека от тех, кто занимается воровством.

В деревнях Белоевской волости В.П.Налимов обратил внимание на то, что перед хлевами на жердях висело много старой обуви. По поводу этого обычая жители говорили: "Вешаем лапти, чтоб скот увеличивался"[90]. В Ошибской волости В.П.Налимов заметил старые лапти не только перед хлевом, но и на ограждениях полей, засеянных рожью, ячменем[91]. Причину вывешивания старой обуви объяснили жители сел Архангельского и Верх-Иньвы: "Кто-нибудь будет удивляться количеству скота отдельного хозяина, тогда скот подвергнется влиянию дурного глаза и будет убывать скот. Когда же перед хлевом торчат старые лапти, то крик удивления останется на лаптях"[92]. Это суждение существенно дополнили жители с.Верх-Юсьва: "Когда же перед хлевом торчит много лаптей, то этот человек предварительно крикнет, выскажет свое удивление по поводу лаптей, тогда он сделается безопасным для скотины"[93]. По мнению этнографа Д.К.Зеленина, обряды со старой обувью знали в Приуралье и русские. Обувь служила оберегом от взгляда злого человека, чаще всего направленного на наибольшую ценность хозяйства - домашний скот и посевы[94].

Мы уже обращались к тем примерам, в которых обнаруживаются временные напластования результатов влияния православия и архаических мировоззренческих представлений коми-пермяков. Об этом в рукописи В.П.Налимова имеется еще несколько примеров, на которые стоит указать.

В день памяти 19 июля святого Серафима Саровского, почитание которого Русской Православной Церковью началось совсем недавно, В.П.Налимов оказался в с.Отево. Впечатления от увиденного он передал следующим образом: "Довольно рано утром народу наехало со всех ближайших сел, деревень очень много. Возможно, большой наплыв объяснялся и тем, что в этот день хотели поднять на церковь новый позолоченный крест. Это сообщение не состоялось, и никто об этом не пожалел.

Большой наплыв публики указывал как бы на особую религиозность пермяков и на халатное отношение к ведению своего хозяйства. Лето было дождливое, убирать сено было почти невозможно. Сами пермяки острили: "Место сена ставим один навоз". Как раз на 18,19 июля выпали хорошие деньки. Казалось бы эти яркие теплые дни надо было использовать для уборки сена. У большинства скошенная трава, неубранная валялась на лугу. Оставалось много лугов совсем не скошенных. Все это заставило и меня задать себе вопрос. Неужели почитание Серафима Саровского так глубоко пустило корни в массу пермяцкого народа: народа было много не только около церкви, но можно было заметить целые группы мужчин, мирно беседующих довольно недалеко от церкви. Неподалеку от этих мест групп (мужчин. - Г.Ч.) стояли кучками оседланные лошади. Много лиц приехало на праздник верхом и исключительно из-за лошадей. Я подходил из одной группы к другой. Никто из них не интересовался святым, о чем так много писали и говорили в России, некоторые пермяки не знали даже имени святого, которого явились праздновать. Зазвонили к обедни. Один молодой человек, служивший в солдатах, встал, перекрестился и заявил, что надо идти в церковь. Другие, старше его, заметили ему: "Рано, может устать спина". Некоторые, как бы предчувствуя усталость спины, стали потягиваться, гладить себя по спине. Бывший в солдатах молча согласился с мнением товарищей и снова сел на землю.

Во время обедни заглянул в церковь, которая была почти полна, но в церкви были почти исключительно женщины и подростки. В числе последних преобладали, видимо, учащиеся. Я снова стал бродить по церковной ограде и несколько лиц: заговаривали со мной о целях моего путешествия, о Государственной Думе, положении крестьянства, малоземелье. Другие принимали меня за мастерового, портного, валенщика теплых сапог, приехавшего на праздник погулять с парнями и девками:

В середине обедни я очутился у группы лиц, сидевших прямо против дверей церкви. Были там крестьяне из Ошибской вол. (Соликамский уезд. - Г.Ч.) и Чердынского уезда. В это время зазвонили к достойной. Неподалеку от меня сидело двое мужчин. Они дремали. Звон разбудил обоих, но они не хотели расставаться со сладкой дремотой, слезли с бревна, легли на землю животами вверх и скоро захрапели. В общем получилась такая картина, как будто всех этих людей загнали в церковную ограду исполнять самую скучную и тоскливую обязанность, торчать там без дела.

Начался крестный ход. Как-то все ожили, у некоторых точно разгорелись глаза: огромное количество пермяков верхом на лошадях. Все они скакали к реке, и все они въехали в реку: масса пеших мужчин пошла по пояс в воду, несколько лиц престарелого возраста тоже пошли в воду, но они стали по другую сторону места, назначенного для служения молебна. Вот приходит на мостик духовенство, за ним тянется длинный хвост народу. Началось служение молебна"[95].

В ограде часовни с.Архангельского почитался камень, который жители называли "седлом Ильи Пророка" за его сходство с седлом лошади. Поэтому в часовне ежегодно служили в Ильин день, хотя она посвящалась Николаю Чудотворцу. Об этом камне В.П.Налимову удалось записать такое предание: "Сначала камень находился на берегу Иньвы. И особого внимания он на себя не обращал, пока не случилось нечто особенное. Как-то вечером молодые парни толкнули камень в воду. Камень полетел вниз, но в середине крутого берега остановился. Парни испугались. Передали это событие взрослым. Посчитали это за чудо - камень священный. Подняли камень и соорудили на берегу часовню. Старожилы говорили, что из святых только один Илья Пророк ездил на лошади. Далее они говорили, что некогда Илья Пророк ездил по пермяцкой земле. В Архангельске он потерял седло, в другом месте, у д.Бодич пала у него лошадь. И лошадь-камень до сих пор там находится. И это место называется огород, где есть галя.

Большинство жителей не связывают этот камень с именем Ильи Пророка. Они говорят, что седло принадлежало какому-то необыкновенному человеку (богатырю). Этот богатырь ездил по пермяцкой земле. Он здесь, где теперь с.Архангельское, потерял седло, а там дальше, близ д.Бодич, пала у него лошадь. И он сам умер. Но только выйти (обнаружиться) из земли в виде камня не успел, как вышли его лошадь и седло лошади. Есть старики, которые приписывают седло не Илье Пророку, а богатырю. Жертв камню не приносили, только за день до дня Ильи Пророка служили молебен у часовни около камня"[96]. Кстати, камень, напоминающий седло лошади, сохранился, и его в наше время жители с.Архангельского Юсьвинского района продолжают почитать с целью излечения от болезней[97].

В с.Архангельском от жителя по прозвищу "Белый царь" В.П.Налимов услышал сказку, в которой вместе с медведем и человеком действует усердно почитаемый Русской Православной Церковью небесный покровитель русских князей святой Архангел Михаил. Один сюжет этой сказки заключается в следующем: "Медведь хотел съесть человека. Михаил Архангел согласился. Человек говорит медведю: "Ты становись под гору, а я пойду на гору. С горы я побегу тебе прямо в рот". Медведь согласился, стал под гору. Человек выстрелил с горы. Медведь упал. Михаил Архангел подходит к медведю и спрашивает: "Съел ты человека?" Медведь отвечает: "Нет, как он плюнул на меня, так и свалился"[98].

Все примеры свидетельствуют о том, что в духовной культуре коми-пермяков мирно соседствовали православные и языческие верования. У местного духовенства особых сомнений не вызывала живучесть языческих элементов, в которых, как показывает пример из с.Отево, крестьянин прежде всего видел хозяйственно-покровительские силы. Рассматривая эту особенность, нетрудно заметить, что у коми-пермяков слияние православной и языческой систем в некоторых областях было еще не столь сущностным, как у соседнего русского населения.

Таким образом, записки В.П.Налимова ценны фактическим материалом и тем, что они вызывают размышления и позволяют ставить вопросы, исследование которых откроет немало интересного в архаическом мышлении коми-пермяков. Эти записки наводят на мысль обратиться к дню сегодняшнему, заглянуть в духовный мир современных коми-пермяков и определить, что же сохранилось в нем от прежнего, а что стало достоянием истории.

В.П.Налимов - исследователь иньвенских коми-пермяков